Том 4

Все по-прежнему молчали. Андрей смотрел в окно. Там, на площади, перед самым трестом плотники сколачивали первомайскую трибуну. Вероятно, им самим нравилась эта веселая, почетная работа: было видно, как они, оживленно смеясь меж собою, споро и охотно постукивали молотками.

— Хорошо! — сказал Виктор, вставая — Я не буду попрекать вас прошлым. За прошлое вы, а не я в ответе. А вот за будущее, — чуть повысил он голос, — за будущее нам уж вместе придется отвечать. И крепко отвечать!

Он вышел из-за стола и крупными шагами пошел по комнате. Его проводил не один встревоженный взгляд.

У двери Виктор остановился, потом почти бегом вернулся к столу. Но не сел. Больше он уже вообще не садился.

— Посмотрим же, с чем мы в май идем, — сказал он. — Начнем... — он обвел взглядом собравшихся, и под этим колючим, недобрым и в то же время где-то в самой глубине неуловимо робким взглядом все невольно поежились. — Ну, вот с вас, Иван Гаврилович, начнем! — сказал он Посвитному. — Поскольку вы и есть главный именинник.

Посвитный тотчас же готовно подался вперед и даже улыбнулся, словно ему было приятно, что «баня» начинается именно с него. Виктор почти с ненавистью глянул в это умильно расплывшееся лицо, на эти седые усики торчком, на волосы ежиком. «Черт его знает, какой-то у него вид... старорежимный! — уже не в первый раз удивившись, подумал он. — И как только могут сохраняться такие ихтиозавры? Заморожены они, что ли?! Уж этого-то он не будет щадить!»

— Всех хуже ваша «София» работает! — отрывисто и зло сказал он Посвитному. — Безнадежно плохо. Что у вас с горизонтом шестьсот двадцать?

— Стараемся, Виктор Федорович, изо всех сил стараемся!.. — даже прижимая руки к сердцу, ответил Посвитный.

— Плохо стараетесь. Я ведь был — видел. Ковыряетесь вы на этом горизонте, а не стараетесь. Когда горизонт должен был войти в строй? — обернулся Абросимов к Петру Фомичу, главному инженеру треста.

— Около двух месяцев назад, — нахмурив брови, ответил тот.

— Не «около», а точно! — воскликнул Виктор. — Ровно два месяца фигурирует этот злополучный горизонт в плане добычи, и ровно два месяца с него ни единого грамма угля! Ну, как же тут выполнять план по тресту, скажите, пожалуйста?

— Справедливо, совершенно справедливо. Виктор Федорович! — поторопился улыбнуться и даже хихикнуть Посвитный.

— А ваш действующий горизонт? Пятьсот? Разве он дает то, что должен давать? Что ни день — аварии, простои, безобразия...

— И это совершенно точно вы заметили! — опять охотно закивал головою Посвитный. И нельзя было понять, действительно ли смиренно кается и сокрушается Посвитный, или юродствует, издевается над молодым начальником.

«Ах, верткий, верткий, скользкий какой! — невольно восхитился Горовой, наблюдая, как разнимает Посвитного по косточкам управляющий, а Посвитный все крутится, все юлит, вывертывается головой, и ускользает, и ускользает... — Да неужто опять целым уйдет? — даже взволновался старик; как и большинство заведующих, он Посвитного терпеть не мог. Неужто и сейчас не подцепят его под жабры? Да где там! У него жабер-то нет. Кожей дышит. Уйдет!» — решил он и громко, ожесточенно хмыкнул..

Виктор тотчас же, словно только этого трубного звука он и ждал, обернулся к нему.

— А теперь вы. Сидор Трофимович! — сказал он тоном, который ничего доброго не обещал.

Горовой сразу же принял свой обычный, защитный, равнодушный вид. Только чуть приосанился да ногтем большого пальца молодцевато тронул свои дремучие запорожские усы: мол, пожалуйста, критикуйте, я — готов.

И стал слушать.

— У вас, Сидор Трофимович, пласты пологие, надежные, с хорошей устойчивой кровлей. Золотые пласты! А что вы с ними делаете? — выговаривал ему молодой управляющий. — И коллектив у вас надежный, старый, золотой. Замечательный коллектив! А как работаете?

— Сам знаю — никуда! — добродушно согласился Горовой и тут же пожаловался: — Неполадки нас губят, то да се.

— Не неполадки вас губят, — строго сказал Виктор, — а вы шахту губите. Самое слабое место у вас — механизмы. Варварски вы наши золотые машины используете...

— Что-о? — взревел Горовой, разом потеряв свой равнодушно-снисходительный вид и даже приподымаясь с кресла,

— Варварски! — брезгливо повторил Виктор.

У Горового обиженно задрожали губы под усами.

— Это ты зря, зря обижаешь. Виктор Федорович! — со стариковским укором сказал он. — Это ты мне в самое дорогое попал. — Я — машину обожаю. Я с каждой новой машиной, как с дитем, нянчусь, хоть сам и не механик. Я, если хочешь знать, первый механизатор по нашим местам, это пусть все подтвердят.

— Вот ты и живешь этой старой славой первого механизатора, — усмехнувшись, ответил Абросимов. — А от славы-то уже одни лохмотья остались... Одни дыры... Ну, какие у тебя сейчас лавы, в каком они виде? Ведь все, как на подбор, — скособочены, покривлены...

— Это верно... — шумно вздохнул Горовой. — Лавы — это я согласный...

— А отчего лавы покривлены?

— Ну, причин много... — развел руками Горовой.