Том 4

Существует несколько видов прекрасного. Прекрасное в науке - геометрия. Прекрасное в мире нравственном: смерть Сократа, бесспорно, была прекрасна. Прекрасное в животном царстве: прекраснейшее свойство собаки - её чутьё. Свинья не может быть прекрасной из-за её гнусных привычек, змея - из-за того, что вызывает в нас мысль о низости.

Цветы, бабочки, птицы могут быть прекрасны. Наконец, главное условие прекрасного, основной его принцип - это единство в разнообразии.

— Однако же, - заметил Бувар, - два косых глаза разнообразнее двух прямых, а на вид совсем не так красивы!

Они приступили к проблеме возвышенного.

Некоторые явления возвышенны сами по себе: бурный поток, глубокий мрак, дерево, сломанное бурей. Герой прекрасен, когда торжествует, и возвышен, когда сражается.

— Понимаю, - сказал Бувар, - прекрасное - это прекрасное, а возвышенное - это чрезвычайно прекрасное. Как же, однако, их различить?

— Внутренним чутьём, - ответил Пекюше.

— А чутьё откуда?

— От вкуса.

— Что такое вкус?

Вкус определяется как особое дарование, быстрота суждений, умение различать оттенки прекрасного.

— Короче говоря, вкус - это вкус, и всё-таки непонятно, откуда он берётся.

Необходимо обладать чувством меры, но понятие меры меняется; как ни совершенно произведение, оно не может быть безупречно. Прекрасное нерушимо и неизменно, но мы не знаем его законов, ибо происхождение его таинственно.

Идея не может быть выражена в любой форме, вследствие чего между искусствами существуют границы, а каждое искусство разделяется на виды; когда же различные виды сочетаются, то стиль одного проникает в другой, дабы не отклониться от цели, не нарушить художественной правды.

Слишком точное следование правде вредит красоте, а чрезмерная приверженность красоте искажает правду; вместе с тем без стремления к идеальному не существует правды, - вот почему типы более реальны, чем портреты. Искусство стремится к правдоподобию, но правдоподобие зависит от наблюдающего лица, и потому это понятие весьма относительное.

Они путались в рассуждениях, и Бувар всё меньше и меньше верил в эстетику.

— Или это всё чепуха, или её строгие правила должны подтверждаться примерами. А теперь послушай!

Он прочитал заметку, ради которой ему пришлось немало покопаться в книгах:

«Бугур ставит в вину Тациту отсутствие простоты, какой требует история.

Профессор Дроз нападает на Шекспира за смешение серьёзного и шутовского стиля. Низар, тоже профессор, находит, что Андре Шенье, как поэт, стоит ниже поэтов XVII века. Англичанин Блер порицает Вергилия за сцену с гарпиями. Мармонтель сокрушается по поводу вольностей у Гомера. Ламот не желает признать гомеровских героев бессмертными. Вида негодует на его сравнения. Словом, авторы всех этих учебников риторики, поэтики и эстетики, по-моему, просто идиоты!»

— Ты преувеличиваешь! - возразил Пекюше.

Его тоже терзали сомнения: если, как замечает Лонгин, умы посредственные неспособны ошибаться, значит, ошибаются учёные, - стало быть, их ошибки должны вызывать восхищение! Как же так? Это уж слишком нелепо! Однако ученые все же остаются учёными! Он стремился согласовать доктрины с художественными произведениями, примирить критиков с поэтами, постичь сущность прекрасного. Все эти вопросы так его замучили, что у него разлилась желчь. Он захворал желтухой.

В самый тяжёлый период его болезни пришла Марианна. кухарка г-жи Борден, и попросила Бувара принять завтра её хозяйку.

Вдова не появлялась у них со времени представления. Не было ли это авансом с её стороны? Но тогда зачем ей понадобилось посредничество Марианны? Бувар всю ночь терялся в догадках.

На другой день, около двух часов, он в нетерпении расхаживал по коридору, изредка выглядывая в окошко; раздался звонок. Это был нотариус.

Пройдя через двор, он поднялся по лестнице и, поздоровавшись, уселся в кресло; он объяснил, что не мог дождаться г-жи Борден и опередил её. Дело в том, что она хочет купить у них Экайский участок.

Бувар, сразу охладев, пошёл посоветоваться с Пекюше к нему в спальню.

Пекюше не знал, что сказать. Он был встревожен своей болезнью и с минуты на минуту ждал Вокорбея.

Наконец появилась г-жа Борден. Она опоздала, потому что долго и тщательно наряжалась; на ней была кашемировая шаль, шляпка, лайковые перчатки - туалет для особо торжественных случаев.

Поговорив о разных пустяках, она задала вопрос, достаточно ли будет тысячи экю.

— За акр? Тысячу экю? Ни за что!

— Ну ради меня! - сказала вдова, умильно прищурив глазки.

Наступило неловкое молчание. Тут вошёл граф де Фаверж с сафьяновым портфелем под мышкой.

Он сказал, положив портфель на стол:

— Это брошюры. Они посвящены злободневному вопросу - новой Реформе. А вот это, наверное, принадлежит вам.

И он протянул Бувару второй том Записок Дьявола.

Граф только что застал на кухне Мели с этой книгой, а так как за поведением слуг надо следить, он счёл своим долгом её отобрать.

Бувар действительно давал служанке читать книжки. Разговор зашёл о романах.

Госпожа Борден их любила, только не слишком мрачные.