Том 4

Александр выходит из шатра, молча расталкивает бойцов своих, берет за грудь Анания, поднимает его и бросает о землю. Раз, второй раз! Еще жив? Третий!

— За что ты его? — кричат бойцы, расступаясь в ужасе.

У Александра нет слов. Ярость его нема. Он дрожит. Похоже сначала, что он испуган, как и другие.

Купец Садко кричит:

— Нам, купцам, воевать несподручно.

И, как Анания, хватает его Александр за горло, трясет в воздухе и бросает наземь, но мало, мало — ярость еще кипит в нем, ей нет выхода.

Тут на коне подъезжает печальный Гаврило Олексич. Александр молча кидается к коню и, схватив за гриву, одним махом бросает коня наземь. Гаврило отлетает прочь. Буслай готов встать на защиту друга.

— Ты бы рыцарей так, князь! А то что своих бить! Своих и я умею!

Поднимается шум. Начинаются споры. Буслай уже валяется на снегу. Но еще, еще жертвы требует немая ярость. Александр рвет кольчугу своими железными руками, сплющивает свой шлем, свивает его в виток, как мочалу.

— Измена! — кричат бойцы. — Измена! Ворочай к Новгороду! Отсидимся за стенами!

И Александр наступает на своих дружинников. Он страшен. Он почти в безумии.

Люди валятся округ него.

Подбегает его стремянной Савва, — он отшвыривает и его.

— Довольно, князь, потешился — и ладно! Ворочай к Новгороду! — говорит посадник.

— Ты купецкий князь, по-купецкому думать должен.

И тут отходит Александр. Отирая пот с головы, полуголый на морозе, он говорит:

— Я не купецкий князь, я русский князь. За Русь ответчик я, а не за Новгород. Всем пригодится Русь! Русь! Всем! И купцам, и боярам, и холопам!

Савва набрасывает на него шубу.

Александр отходит в сторону, садится у сторожевого костра. Дежурный рубит дрова, загоняя клин в полено. Долго глядит Александр на то, как железо под сильным и быстрым ударом раздваивает дерево, но, напоровшись на сук, останавливается и не рассекает полена.

Гаврило Олексич, стоя за спиной Александра, мрачно докладывает о битве.

— В чем их козырь? — спрашивает Александр. — Каким строем идут? Как бьются?

— Идут клином, свиньей, как у нас называют. Вот как вон то полено раздвоят — ну и конец.

— Свиньей? — переспрашивает Александр. — Вот по рылу и бить.

— Да как же ты по пятачку ударишь, когда сшибают с удара? Идут больно шибко.

Дежурный у костра, переяславльский Никита, рубит дрова, выбирая ровные поленцы, и князь говорит:

— А ты сучковатые возьми!.. Вставь клин! Вдарь! Ага! Не берет? Вот тебе и свинья!

Подходит посланник.

— Ну, Александр Ярославич, давай приказ отходить! Назначай лагерь!

Александр поднимается и своим обычным веселым, ухарским голосом говорит:

— Отойдем на Пейпус-озеро! — И когда посадник уходит, он добавляет своим: — Наутро там, с божьей помощью, и побьем немца! Слово твердо!

— С пустыми руками домой не ворочаться! — вставляет древний старик. — Раз собрались, значит давай, чего уж там!

Пелгусий(Савве). Должно, князю какое видение было!

Савва. Нам с тобой было видение, — и показывает синяк под глазом.

11

Твердилу рукополагают в рыцари. Стоя на коленях и высоко подняв руку, он дает обеты.

— Буду честен, — говорит он, — приму обет безбрачия и нищенства. Блаженные нищие, яко их есть царство небесное!

Магистр ударяет его о плечо мечом и, подняв, обнимает. Твердило что то шепчет магистру на ухо.

— Вы только что дали обет нищенства, — отвечает тот.

В это время входит епископ и благословляет всех. Рыцари преклоняют колена. Слышен гнусавый латинский напев.

Неофит Твердило еще путается, как свершать крестное знамение, то осенит себя православным крестом, то римским.

Стоят германцы, пруссы, поляки, нормандские рыцари — добытчики легкой славы.

Снега Руси встают перед ними впервые.

— Готовы ли? — спрашивает магистр.

— Рыцари Венгрии готовы к победе, — отвечает один.

— Мы видели Иерусалим и во сне готовы к сечи, — отвечает другой.

— Немцы всегда готовы, — отвечает третий.

Магистр обращается к чудскому воеводе:

— А вы? — и тревожно глядит в его лицо. Тот отвечает, не колеблясь, но все же мало уверенно:

— Да. Я заставлю драться и чудь!

12

По целине давно не паханных, заброшенных полой, по кладбищам костей несется кибитка. В ней — посол хана. Он сидит, заглядывает в ящичек. Там перстень, аркан и кинжал. Улыбаясь, глядит он на разгромленную Русь.

13

Ночь. Брячиславна, жена Александра Ярославича, одна в княжеском тереме Переяславля. Зима завалила город снегом. Пустынно. Жутко. Брячиславна поет о муже, ушедшем на битву, поет печально-благородную и сдержанную песню, полную уважения к судьбе мужчины-воина.

Муж ушел далеко и, быть может, не вернется, но он князь, а судьба русских князей — сеча. Так чего и печалиться напрасно? Пусть бьется хорошо, помоги ему, Русская земля!

Одна и Ольга в Новгороде под утро. И она думает о своих женихах, и она, как Брячиславна, как всякая умная русская женщина того столетия, знает, что судьба русского богатыря — битва, что не кудри, не брови красят молодца, а храбрость, мужество.

Мера мужской красоты вытекает из воинских доблестей, и права псковитянка Василиса, когда, ведя на рассвете новгородские обозы к Чудскому озеру, поет: