Том 4

Движение в Италии является, таким образом, определенно буржуазным движением. Все увлекающиеся реформами классы, начиная от князей и дворянства и кончая пифферари и лаццарони[230], выступают до поры до времени как буржуа, а папа пока что играет роль первого буржуа Италии. Но все эти классы испытают жесточайшее разочарование, как только австрийское иго будет свергнуто раз и навсегда. Когда буржуа справятся с внешним врагом, они произведут у себя дома отделение овец от козлищ; князьям и графам тогда снова придется взывать о помощи к Австрии, но уже будет поздно, и тогда-то рабочие Милана, Флоренции и Неаполя увидят, что их работа еще только начинается.

Наконец, Швейцария. Впервые за все время своего существования Швейцария сыграла определенную роль в системе европейских государств; впервые она отважилась на решительное действие, впервые набралась храбрости выступить не как агломерат из двадцати двух совершенно чуждых друг другу кантонов, а в качестве федеральной республики. Она обеспечила в результате весьма энергично пресеченной гражданской войны верховенство центральной власти, одним словом, она централизовалась. Фактически осуществленная централизация будет ею узаконена посредством предстоящей реформы союзного договора.

И опять-таки спрашивается, кому на пользу пойдут результаты войны, реформа союза, реорганизация кантонов Зондербунда? Очевидно, победившей партии, той партии, которая в 1830–1834 гг. одержала верх в отдельных кантонах: либералам и радикалам, т. е. буржуа и крестьянству. Господство патрициата прежних имперских городов было свергнуто уже в результате июльской революции. Там, где оно фактически было впоследствии восстановлено, как, например, в Берне и Женеве, в 1846 г. произошли революции. Там, где оно еще оставалось нетронутым, как в кантоне Базель-город, оно было сильно поколеблено в том же году. Феодального дворянства было немного в Швейцарии, а там, где оно еще существовало, главная его сила покоилась на союзе с пастухами верхних склонов Альп. Это были последние, самые упорные и самые ярые враги буржуа. Они являлись опорой реакционных элементов в либеральных кантонах. С помощью иезуитов и пиетистов они опутали всю Швейцарию сетью реакционного заговора (например, в кантоне Ваадт). Они срывали все планы буржуазии в швейцарском сейме. Они помешали нанести окончательное поражение мещанскому патрициату бывших имперских городов.

Эти последние противники швейцарских буржуа были разбиты наголову в 1847 году.

Швейцарские буржуа имели уже раньше почти во всех кантонах довольно значительную свободу действий в области торговли и промышленности. Цехи, в том виде, в каком они еще сохранились, мало мешали развитию буржуазии. Внутренних таможен почти совсем не существовало. Там, где буржуазия успела до некоторой степени развиться, политическая власть находилась в ее руках. Но, в то время как в отдельных кантонах она преуспевала и находила здесь поддержку, ей недоставало как раз самого главного — централизации. Если феодализм, патриархальщина и мещанство развиваются в изолированных провинциях и в отдельных городах, то буржуазия требует для своего развития возможно большей территории, вместо двадцати двух маленьких кантонов ей необходима была одна большая Швейцария. Суверенность кантонов, наиболее подходящая политическая форма для старой Швейцарии, стала для буржуа тяжелыми оковами. Буржуа нуждались в центральной власти, которая была бы достаточно сильной, чтобы направлять законодательство отдельных кантонов по определенному пути и, опираясь на свое преобладающее влияние, сглаживать различия в их государственном устройстве и в законах. Эта власть должна была устранить остатки феодального, патриархального и мещанского законодательства и энергично отстаивать интересы швейцарских буржуа во внешних сношениях.

Такую центральную власть и удалось завоевать буржуазии.

Но разве в свержении Зондербунда не участвовало также и крестьянство? — Несомненно, участвовало. Что касается крестьян, то по отношению к буржуа они пока будут продолжать играть ту же роль, которую они так долго играли по отношению к мелким бюргерам. Они будут оставаться орудием, эксплуатируемым буржуа, будут вести за них их сражения, ткать для них ситцы и ленты, пополнять ряды их пролетариата. Да и что же им остается делать? Будучи собственниками, как и буржуа, крестьяне имеют с ними пока что почти во всем общие интересы. Все политические мероприятия, которые они в состоянии осуществить, принесут буржуа большую пользу, чем им самим. Но, по сравнению с буржуа, крестьяне слабы, ибо первые гораздо богаче и держат в своих руках рычаг всякой политической власти в наш век — промышленность. Вместе с буржуа крестьяне могут добиться многого, против буржуа — ничего.

Без сомнения, придет время, когда разоренная, обедневшая часть крестьян присоединится к пролетариату, который к тому времени достигнет более высокой ступени развития, и объявит войну буржуазии; но не об этом идет теперь речь.