Том 4

На социальных принципах христианства лежит печать пронырливости и ханжества, пролетариат же — революционен.

Вот как обстоит дело с социальными принципами христианства.

Далее:

«Мы признали, что социальные реформы являются главнейшим призванием монархии».

В самом деле? До сих пор об этом не было и речи. Но пусть будет так. А в чем же тогда состоят социальные реформы, которые призвана осуществить монархия? Во введении пла-гиированного у либеральных органов подоходного налога, который должен принести излишки, неведомые министру финансов; в злополучных земельных банках, в прусской восточной железной дороге и особенно в прибылях с огромного капитала, образованного из первородного греха и искупления!

«Это диктуется интересами самой королевской власти» — как же низко пала королевская власть!

«Этого требует бедственное состояние общества» — состояние, которое в данный момент скорее требует покровительственных пошлин, чем догм.

«Это предписано евангелием» — это вообще предписано чем угодно, только не зияющей пустотой в прусском казначействе, той бездне, в которой в течение трех лет должны бесследно исчезнуть пятнадцать русских миллионов. Вообще же говоря, евангелие предписывает очень многое, и среди прочего кастрацию как начало социальной реформы в применении к самому себе (Матфей, XXV).

«Королевская власть», — утверждает наш консисторский советник, — «составляет с народом единое целое».

Эти слова представляют собой лишь видоизменение старой фразы: «l'etat c'est moi»^{54} и почти в точности соответствуют тому выражению, которое Людовик XVI употребил 23 июня 1789 г. в адрес своих мятежных сословий: если вы не будете повиноваться, я отправлю вас по домам, «et seul je ferai le bonheur de mon peuple»^{55}.

Королевская власть должна находиться в весьма стесненном положении, если она решается употреблять подобное выражение, и нашему ученейшему консисторскому советнику должно быть известно, как французский народ отблагодарил тогда Людовика XVI за сказанные им слова.

«Трон», — уверяет, далее, господин консисторский советник, — «должен покоиться на широком народном основании; тогда он держится прочнее всего».

Да, до тех пор, пока народ сильным движением своих широких плеч не сбросит в канаву эту обременительную надстройку,

«Аристократия», — заключает господин консисторский советник, — «сохраняет монархии ее величие и придает ей поэтический блеск, но лишает ее реальной власти. Буржуазия похищает у нее как власть, так и величие и оставляет ей только цивильный лист. Народ же сохраняет монархии и ее власть, и ее величие, и ее поэзию».

Господин консисторский советник, как явствует из этого места, к несчастью, чересчур серьезно отнесся к хвастливому обращению Фридриха-Вильгельма к своему народу в тронной речи[80]. Свержение аристократии, свержение буржуазии и установление монархии, опирающейся на народ, — вот его последнее слово.

Если бы эти требования не являлись чистейшей фантазией, в них заключалась бы целая революция.

Мы не станем ни минуты задерживаться на доказательстве того, что аристократия не может быть свергнута иначе, как только совместными усилиями буржуазии и народа, и что господство народа в стране, где наряду с буржуазией существует еще и аристократия, есть чистейшая нелепость. Подобные побасенки эйххорновского консисторского советника не заслуживают того, чтобы приводить против них серьезные доводы.

Мы хотим только сделать несколько благожелательных замечаний в назидание тем господам, которые полагают, что прусскую монархию, состояние которой внушает серьезнейшую тревогу, можно было бы спасти при помощи сальтомортале к народу.

Из всех политических элементов самым опасным для короля является народ. Не тот народ, о котором говорит Фридрих-Вильгельм и который со слезами благодарности на глазах принимает пинки и грошовые подачки, — этот народ безусловно не опасен, ибо он существует лишь в воображении короля. Настоящий же народ, пролетарии, мелкие крестьяне и городская беднота, — это, как выражается Гоббс, puer robustus, sed malitiosus, здоровенный и злонравный малый; он не позволит водить себя за нос ни тощим, ни жирным королям.

Этот народ прежде всего намерен вырвать у его величества конституцию с всеобщим избирательным правом, свободу союзов, свободу печати и другие неприятные вещи.

А добившись всего этого, он уж воспользуется этим, чтобы как можно скорее выразить свое отношение и к власти, и к величию, и к поэзии монархии!

Нынешний достойный носитель королевского сана должен будет почитать себя счастливым, если народ предоставит ему тогда место публичного декламатора при берлинском ремесленном обществе с цивильным листом в 250 талеров и кружкой пива в день.

Если господа консисторские советники, которые ныне вершат судьбами прусской монархии и газеты «Rheinischer Beobachter», сомневаются в этом, то пусть они когда-нибудь обратятся к истории. История составляла королям, апеллирующим к своему народу, и не такие еще гороскопы.