Том 38. Полное собрание сочинений.

«Крестьяне украли дубы, сено, и они воры, самое безнравственное сословие», — начал он, не обращаясь ни к кому особенно. «А вот на Кавказе бывало князек сделает набег, отнимет у жителей аула всех лошадей, а один из жителей как-нибудь ухитрится и из табуна князька вернет хотя одну из своих угнанных лошадей. Что же, этот житель вор, если он вернул одну из многих украденных у него лошадей? Разве не то же самое с деревьями, с травой, с сеном,со всем тем, что, вы говорите,украл у вас мужик. Земля ведь Божья, общая, так что если мужики взяли то, что выросло на отнятой от всех общей земле, они не украли, а только вернули хотя часть того, что у них украдено.

«Знаю, что вы считаете землю собственностью помещика, и потому возвращение крестьянами того, что выросло на отнятой у них земле, называете воровством, но ведь это неправда. Земля никогда не была и не может быть собственностью. Если у одного человека земли больше, чем ему нужно, а у других ее нет, то тот, кто владеет лишней землей, владеет уже не землей, а людьми, а люди не могут быть собственностью людей.

«Вы говорите, что от того, что десяток баловников-парней сожгли у господишек какие-то сараи и срубили какие-то деревья — крестьяне сплошные воры, самое безнравственное сословие.

«И у вас язык поворачивается сказать такое слово! Украли у вас десять дубов. Украли, в тюрьму их за это!

«Да ведь, если бы они взяли не дубы, а унесли все, что есть здесь в этом доме, то они взяли бы только свое, только все то, что они и их братья, но уже никак не вы, сделали. «Похитили дубы!» Да ведь вы у них веками похищали не дубы, а жизни, жизни их детей, женщин, стариков, чахнущих и не доживающих естественный срок жизни, только от того, что данная им, как и всем людям, Богом земля отнята от них и они вынуждены были работать на вас.

«Только подумайте о той жизни, какой жили и живут эти миллионы людей, и о том, какой живете вы. Только подумайте о том, что они делают, давая вам все блага жизни, и что вы делаете для них, лишая их всего, даже возможности кормить себя и свою семью. Ведь все, чем вы живете, все, что есть в этой горнице, все, что есть во всем этом доме, во всех ваших великолепных городах, все ваши дворцы, вся ваша безумная, именно безумная роскошь, ведь все это они сделали и не переставая делают.

«И они знают это, знают, что все эти ваши парки, рысаки, автомобили, дворцы, сласти, наряды, все ваши гадости и глупости, которые вы называете науками и искусствами, они знают, что все это жизни их сестер и братьев. И они знают, не могут не знать этого. Подумайте, какие чувства к вам должны бы были испытывать эти люди, если бы они были такие же, как вы.

«Казалось, нельзя бы им было не ненавидеть вас всеми силами души, зная все, что вы делаете над ними, нельзя бы было не желать отмстить вам. Ведь их десятки миллионов, а вас тысячи. И что же они делают? А то, что вместо того, чтобы как ненужную и вредную гадину раздавить вас, они продолжают, делая вам добро за ваше зло, нести свою трудовую, разумную, хотя и тяжелую жизнь, терпеливо ожидая своего времени, сознания вами своего греха и исправления его. И вместо этого, что же вы делаете? С высоты своей утонченной, самоуверенной безнравственности, снисходя до «развращенного, грубого» народа, просвещаете его, благодетельствуете ему, т.е. отобранным от него трудом прививаете ему свое развращение и осуждаете, исправляете и, что лучше всего, «наказываете» его, как несмышленый или злой ребенок, кусаете ту грудь, которая кормит вас.

«Да оглянитесь на себя и подумайте о том, что вы и кто они. Поймите, что живет только он, народ, а вы с своими думами, министерствами, синодами, академиями, университетами, консерваториями, судами, войсками, всеми этими глупостями, гадостями только играете в жизнь, портите ее и себе и другим. Он — народ — он только живет, он — растение, а вы — наросты, вредоносные грибы на растении. Поймите же свое ничтожество и все величие его. Поймите же свой грех и постарайтесь покаяться в нем и во что бы то ни стало развязать его»...

«Как он хорошо говорит! — подумал я. — Неужели это во сне?»

И как только я подумал это — я проснулся. .

Сон этот заставил меня еще paз подумать о земельном вопросе, — вопросе, о котором нельзя не думать, постоянно живя в деревне среди бедствующего земледельческого крестьянского населения. Знаю, что я писал об этом уже много раз, но под влиянием виденного сна я почувствовал потребность еще раз высказаться, не боясь повторения уже сказанного. Carthago delenda est.¹ Пока отношение людей к земельной собственности не изменится, никогда не будет «слишком» часто указывать на жестокость, безумие и зло этой формы порабощения одних людей другими.