На Левом берегу Павел слез и, расплатившись с шофером, поспешил к другим подъехавшим машинам, искать попутчиков. К его радости, попутная машина действительно нашлась, и Владыкин, не рассмотрев в ночных сумерках хозяина, попросил довезти его до совхоза, а шофером оказался капитан военизированной охраны. Поняв это, Павел сильно смутился, решив, что все его предприятие провалилось, и что, проверив его далеко не убедительные документы, его возвратят обратно на прииск. Но капитан, взглянув на аккуратный, незаурядный его вид да румянец, вызванный волнением, спросил не без любопытства:
— А вы что, в командировку или, может быть, к нам в дивизион? Мы давно ожидаем пополнения.
— Нет, товарищ капитан, я хочу устроиться агрономом и не на Эльгене, а дальше на Мылге, — ответил Павел.
— Да зачем вам такое захолустье, наш старший агроном Морозик забегался один, и он с радостью примет вас. У него, хотя и есть там старик — заключенный, но ведь не сравнить его же с молодым. Да и нам, в коллективе, нужно пополнение, — возразил собеседник. Впрочем, поговорим по дороге, я везу человека к себе, и сейчас заеду в лагерь часа на 4 отдохнуть, не спал всю ночь. Вам придется подождать здесь, в ожидалке, а потом мы поедем, я повезу вас до самого Эльгена.
Владыкин был очень рад, видя, что капитан посчитал его за своего и так расположился к нему. Точно в назначенное время они тронулись в путь; капитан сел в кабину, а Павлу отдал свой тулуп, который ему так пригодился, хотя и был июль месяц. Трасса проходила по тем колымским прижимам, о которых складывались самые страшные рассказы. И действительно, узкое полотно автотрассы по обрывистым, порой нависшим скалам над бурлящей рекой Колымой, поднималось на высоту более, чем 200 метров, и извивалось крутыми поворотами-серпантинами, и, по рассказам очевидцев, немало смельчаков провожало в ледяную пучину, совершенно бесследно.
Полярная летняя ночь не пощадила и Владыкина, так как и без того зияющие обрывы напрягали все нервы, а ночью они были еще выразительнее и таинственнее. А когда автомашина выбегала на вершины перевалов и стремительно опускалась вниз на крутых поворотах, Владыкин впервые ощутил, что это такое, когда у человека непроизвольно захватывает дыхание. «Это, действительно, дорога в ад — думал он. — И зачем нужно мне было ехать в такую пропасть?» — сожалел Павел, поминутно, судорожно хватаясь за упакованные веревки. Но для шофера, который проезжал, может быть, сотый раз, все эти виражи были отрезвляющими, разгоняющими дремоту.
Спустившись с последней крутизны в долину, путешественники услышали вдалеке удары в рельсу — в лагере шел развод.
Сквозь разрывы тумана Владыкин увидел, как, рассыпаясь цветастым бисером, от разнообразия в одежде и головных уборах, заключенные женщины из многолюдной толпы рассеивались по зеленеющей огородной глади. В воздухе огородная свежесть боролась с болотной прелью, встревоженной лучами восходящего солнца. Утренняя тишина нарушалась отдаленной девичьей стрекотней и воинственным комариным дзиньканьем.
Автомашина остановилась в полукилометре от поселка против охранного дивизиона, и капитан убедительно предложил Владыкину отдохнуть в их гостиной комнате после тревожной ночи. Но Павел, изыскивая всевозможные предлоги, искренне поблагодарив капитана ВОХР за оказанное расположение, рвался, как можно скорее, распрощаться.
Оставшись наедине с пробуждающейся природой, Павел трепетал от восторга при виде зеленеющих просторов, чего глаза его не видели уже многие годы. Владыкину казалось, что он не на Колыме, а где-то недалеко от своих родных Починок, что вот-вот на дорогу выбежит его сестренка, а за нею бабушка Катерина, по которой так соскучилась его душа. Из-за изгороди, совсем такой же, какую он видел на Починских задах, виднелись такие родные, свеженаметанные стога с пахучим сеном. Подле них, на прибрежном лугу, пестрело разномастное стадо коров с телятами.
Расплываясь в блаженной улыбке, при виде всего этого, Павел был уже готов признать, что это почти Починки, но тут все сменилось зловещим частоколом с натянутой поверху колючей проволокой, в котором он безошибочно узнал лагерь заключенных. К счастью, частокол скоро закончился типовым зданием кухни-столовой, на крыльце которой в белоснежном колпаке стоял мужчина-повар. Владыкин оказал на него самое доброе впечатление, и он, по искреннему расположению, любезно пригласил его в свою комнату, убедив, что самое правильное, если он в ожидании рабочего дня, после бессонной дороги, приляжет уснуть, что Павел сделал без малейшего сопротивления.