Том 3. Закономерность

— Постойте, — сказал Богородица. — Я думаю, что Опанасу одному с работой не справиться. Я предлагаю, чтобы «Кругом» руководил Лев.

— Нет, нет, — запротестовал Лев. — Я согласился только на то, чтобы дать совет. Я даже не член «Круга» и быть им не хочу. Но если «Круг» попросит Опанаса советоваться иногда со мной…

— Не иногда, а всегда, — восторженно сказал Виктор.

Лена печально покачала головой. Ей вдруг показалось, что и она, и Андрей, и Джонни, и Виктор — в руках у этого длинного, лобастого человека, приехавшего неизвестно откуда, посланного неведомо кем.

…Виктор и Лена ушли с собрания раньше всех. Джонни, Опанас и Лев, сопровождаемый Богородицей, вышли последними.

Всю дорогу до Рыночной улицы Опанас думал о том, как бы ему попросить у Льва денег. Наконец, когда, разговаривая о каких-то пустяках, все дошли до переулка, где Опанасу надо было сворачивать, он отозвал Льва в сторону и, потея и запинаясь, попросил в долг пятерку. Лев, не говоря ни слова, вытащил из бумажника деньги и сунул их Опанасу.

— Будем вместе работать, — сказал Лев. — Я лучшего хочу. А насчет денег — не стесняйся, всегда выручу. Ну, всего.

Лев похлопал по плечу Опанаса и исчез в густой сетке дождя. Опанас, хлюпая по лужам ботинками, медленно поплелся к дому.

Глава шестая

1

Проехав около ста верст поездом, Лев и Богородица сошли на маленькой станции. Это была уже территория Тамбовской губернии. От станции им предстояло пройти до Двориков двадцать с чем-то верст.

— Вот на этой станции, — рассказывал Богородица, — во время антоновского восстания отсиживались двориковские коммунисты. Начальником был у них какой-то здешний коммунист, а самым смелым разведчиком считался Листрат Бетин. Брат Листрата, Ленька, служил в батраках сначала у Петра Ивановича Сторожева, потом у земского ямщика Никиты Семеновича. Когда Сторожев ушел к Антонову, он и Леньку с собой утянул. Ленька был парень вихлястый. Поругался как-то со Сторожевым и переметнулся к красным, тоже в разведке служил, где и его братец Листрат. А была у Леньки в селе Грязнухе милаха — Наташа. Сторожев задумал Леньке отомстить и наговорил ей всякой чепухи: Ленька, мол, на коммунистке женится, ее, Наташу, почем зря поносит. А Наташа, забыл сказать, была в то время беременная. Она, рассказывают, с ума сходила, тоскуя по Леньке. Потом услышала от Сторожева эту самую сплетню и задумала отомстить. Как-то зашел к ней в избу красноармеец, она его возьми да убей. А сама после этого сошла с ума. Так и родила без памяти. И до сих пор помешанная. Бродит и песни поет.

— А Ленька?

— А вот слушай. Когда Петр Иванович сдался ревкому, караульным около него поставили Леньку. Ночью, часов за шесть до расстрела, Сторожев заманил Леньку в амбар и ткнул его ножом. Чуть не насмерть. А сам дал тягу.

— Это я знаю. Я ведь его и спас! — признался Лев.

— Ну?

— Лошадь ему достал. Документы…

— Вот что! У нас ведь болтали, будто Сторожев ограбил какого-то парня из Пахотного Угла. Это ты и был?

— Я и был.

Они рассмеялись.

— Ты о Леньке не досказал, — напомнил Лев.

— Ленька выздоровел. Седой только стал. После этого случая добровольцем ушел в армию. Сейчас он служит где-то на границе. Наташу все думает к себе взять. На нее иногда просветление находит, как будто выздоравливать начинает. Неделю походит здоровой, потом опять за свое… А сынишка у нее хороший.

Они прошли домики станционного поселка. Кое-где на дороге до сих пор валялись изогнутые рельсы, память о налете Антонова на станцию. На окраине Лев увидел полусгоревшие избы, развалившиеся хлевы и амбары.

День клонился к ночи. Лев и Богородица решили дойти до Александровки, переночевать там и на рассвете двинуть в Дворики.

— А ты не боишься в Дворики показываться? — осведомился Богородица. — Знают ведь тебя там. И отца помнят.

— Пустяки. Мало ли что мы мальчишками делали. Да и вряд ли узнают, подрос я.

— Да, брат, вымахал…

Они помолчали.

Потом Богородица сказал:

— Слушай, Лев, ты не передумал? Я насчет Сергея Ивановича Сторожева.

— В печенках он у тебя сидит…

— У-у, пес, так бы я его и кокнул, — злобно проворчал Богородица; глаза его налились кровью.

— Пожалуйста, я не против, — усмехнулся Лев. — Только пользы не вижу по одному кокать.

— Ничего, я нашелся, и другие найдутся.

— Найдем, найдем! — Лев вспомнил о Богданове. Тот ненавидел нового секретаря губкома до бешенства; они встречались не раз в Москве, и встречи эти для Богданова кончались очень плохо. — На Сторожева, — вслух сказал Лев, — многие зубы точат.

— Ну и я вот тоже.

— Ну, хватит! Я-то тут при чем?

— Я все знаю.

— Дурак. Что же ты знаешь?

— Так, догадываюсь.

— А ты не догадывайся. — Голос Льва зазвенел.

— Почему же это?

— Все потому же…

— Мне-то уж ты поверить бы мог…

— Там посмотрим.

Рожь уже убрали, под солнцем шумели овсы. Дорога, утрамбованная дождями и зноем, упиралась в самый горизонт. Она разрезала огромный кусок земли на две части. По одну сторону дороги лежали заросшие травой пары, по другую — на много верст шло ощетинившееся жнивье.