Том 3. Закономерность

— А-а, не до тебя сейчас, — пробормотал Лев. — Если в другой раз придет, скажи, что… впрочем, ничего не говори, я схожу к ней. Где ты был?

— К ребятам ходил.

— С беспризорниками путаешься? Сейчас видел твоего дядю Сергея Ивановича. Он здесь главный. Помнишь его?

— Помню, — угрюмо сказал Митя. — Мы его матросом звали.

— Вот он узнает, что ты в городе живешь, и прикажет тебя выгнать. Он ведь твоего батьку терпеть не может.

— А я не уйду, — мрачно посопев, сказал Митя.

— Как не уйдешь? Погонят — уйдешь.

— К беспризорникам убегу. Они не дадут.

— А-а! Ну, это выход. Только я слышал, он собирается всех беспризорников выловить и в детдома отправить, будешь там горох жрать.

— А раньше-то?

— Вот тебе и раньше. Он злой, твой дядька, ух, злющий…

— Я его…

— Ну, будет глупости пороть. Дурак! Пойди воды принеси.

Митя, шаркая тяжелыми, с чужих ног, башмаками, побрел во двор.

5

К вечеру, когда Лев ушел, Митя запер мастерскую и вышел во двор. Делать было нечего. Он перелистал букварь, привезенный с собой из Двориков. Но в букваре все было известно наизусть. Как он ни просил Льва купить новую книжку, тот все забывал это сделать. Денег у Мити не водилось. Воровать он еще не научился, хотя друзья с базара жесточайшим образом издевались над этой его странностью. В истории с редакционным кассиром он видел только забаву и скоро забыл о том случае…

Митя любил, когда в мастерскую приходил Джонни. Уж этот никогда не явится с пустыми руками: то конфетку принесет, то карандаш или рогатку.

Недавно пообещал принести пугач и книжку. Но дни идут, а Джонни все нет.

Митя прилег на диван в темной комнатке и стал мечтать о пугаче и книжке. Это будет здорово, если Джонни не натрепался. Лев Никитич обещал, как приехали, отдать в школу. Ерунда! На кого останется мастерская, ежели я пойду в школу? Сейчас хозяин о школе и не заикается. Вот хорошо бы завести такую пилку, что продают на базаре, и выпиливать рамки. Матери можно рамку послать. Она туда вклеит портрет отца, он прислал из Польши. Портрет важный: Петр Иванович, поседевший, но еще молодцеватый, стоит, вытянувшись, словно на параде. На груди медаль. Мама сказала, что медаль не нашенская… Вот бы мне эту медаль! Хотя на кой она сдалась мне? Еще увидят и отнимут. Скажут — упер… Вот Джонни принесет пугач, тогда… и книжку хорошо бы с картинками… теперь дома тепло, сверчки… Этот рябой смеется. Ужо я ему…

Из умывальника в таз капала вода, равномерно, монотонно: кап-п… и потом снова — кап-п… принесет пугач… кап-п… я ужо ему… кап-п… Митя уснул.

Проснулся он от стука в дверь. Ему показалось, что это дядя Сергей явился за ним.

Он закричал… и пришел в себя.

Был вечер, холодно, кто-то дубасил в дверь. Митя пошел открывать, — нет, это был не дядя Сергей. Незнакомый человек, в очках, улыбаясь, щуря глаза, смотрел на зевавшего парнишку.

— Спал?

— Спал.

— Стало быть, я разбудил! А что это ты так верещал?

— Испужался. Сон приснился.

— Бывает. Я снов ужасно боюсь. Хозяин твой где?

— Дома.

— А меня сюда послали. Ты у него в услужении?

— Ага.

— Поспать где найдется?

— Найдется. А ты, дед, не вор?

— Эк ты какой глупой! Разве такие воры бывают? Погляди-кось на меня, а?

Старик на вора не походил. Был он одет в черную рубаху, такие же брюки и высокие сапоги. Митя успокоился.

— А то я боюсь, — признался он.

— Ну, теперь мы тут с тобой вдвоем жить будем. Не бойся. На дуде играть можешь?

— Не-е. Из рогатки стреляю.

— Из рогатки, брат, и я умею. А ты на дуде попробуй поиграть.

Дед вынул из кармана дудочку, прищурил левый глаз, приставил дудку ко рту, пальцы его забегали по дырочкам, и Митя услышал «Камаринского».

Дед играл и пристукивал каблуками.

— Вот это здорово! — похвалил он самого себя и спрятал дудочку.

— Как тебя зовут, малец?

— Митя. А тебя?

— А меня Карп Петров, Петрович. Хозяин твой кличется Львом?

— Ага.

— Фамилию я его забыл, мудреная фамилия. А дай мне, парень, хлебнуть воды.

Это был для Мити первый вечер, промчавшийся стремительно.

Петрович, лежа на полу рядом с диваном, успел рассказать Мите множество сказок и прибауток.

Митя поведал ему свою историю.

Петрович долго вздыхал и щелкал языком.