Королевство Обеих Сицилии. В королевстве Обеих Сицилии реакция, казалось, должна была носить особенно резкий характер ввиду личных свойств государя. К счастью, в 1815 году Фердинанд IV уже ослабел от старости, освободился от влияния жены, свирепой Марии-Каролины, умершей в 1814 году, был стеснен контролем держав и надзором со стороны Австрии, под опеку которой он отдался, и поглощен заботой об уничтожении политической автономии и либеральных учреждений, которые он принужден был даровать Сицилии. Именно в 1812 году, когда все его владения ограничивались одним этим островом, он — по настоянию своих подданных и по ходатайству английского комиссара Бентинка — заменил старые феодальные учреждения либеральной конституцией по образцу английской — с двумя палатами и ответственным министерством. Но едва он занял неаполитанский престол, как решил при помощи австрийского союза восстановить на острове свою абсолютную власть и заодно уничтожить административную независимость Сицилии. Объявив, что налоги, вотированные последней сессией, имеют отныне постоянный характер, он перестал созывать парламент и принял титул Фердинанда I, короля Соединенного королевства Обеих Сицилии. Избавившись раз навсегда от финансовой заботы, он перестал следовать советам послов, по обыкновению предался лени, старался даже умерить пыл своих приверженцев и обнаруживал свою ненависть к наполеоновскому режиму лишь тем, что упорно отказывался посещать аллею для прогулок в Позилиппо, обсаженную деревьями при Мюрате. В общем Фердинанд сохранил французские законы, касавшиеся личных и имущественных прав, издав их в новой редакции и с некоторыми поправками; дворянству он не вернул ни феодальных прав, ни фидеикомиссов, духовенству возвратил только те земли, которые оставались не проданными, и под тем условием, чтобы епископы служили интересам его короны, донося о заговорах, возникающих в пределах их епархий. Итак, от северного до южного края полуострова одна и та же политика, разнообразная в своих внешних формах, но, в сущности, одна и та же по направлению, была предложена державами, навязана Австрией и принята итальянскими государями. Эта политика стремилась превратить Италию в «географический термин», а каждое из итальянских государств — в дореволюционную монархию. Окажутся ли народы настолько смирными, чтобы покориться этой политике и настолько равнодушными, чтобы приспособиться к ней? От решения этого вопроса зависела судьба Италии.
Первые симптомы недовольства. Этот вопрос решился очень скоро. Для того чтобы народ мог освоиться со столь резким поворотом вспять, нужно было не только навязать ему снова старые учреждения, но и переделать его понятия.
Люди с благородными и истинно патриотическими убеждениями, смотревшие на диктатуру Наполеона как на переходную ступень к независимости и свободе Италии, гражданские и военные служащие французского режима, привыкшие к системе чинопроизводства, основанной единственно на оценке заслуг, наконец молодые люди, выросшие под сенью наполеоновской власти, блеск которой увлекал их воображение, — с непреодолимым отвращением сносили гнет этого притеснительного режима, признававшего их усердие ненужным, их стремления — опасными, их жажду деятельности — предосудительной. Эти три категории недовольных, составлявшие большинство образованного общества, поддерживали в стране опасное брожение.