Том 3. Время реакции и конситуционные монархии. 1815-1847. Часть первая

10 июня 1840 года в XII парижском округе состоялся первый реформистский банкет; 14 июля часть национальной гвардии, проходя мимо короля, кричала «Да здравствует реформа!» А 31 августа офицеры национальной гвардии организовали в Шатильоне банкет, на котором присутствовало около 6000 человек. Лимож, Тур, Оксер, Тулуза, Мулен, Лилль, Мец, Руан, Марсель, Дижон, Гренобль, Бург и Перпиньян были свидетелями аналогичных манифестаций. Все эти события свидетельствовали о глубоком движении, на которое предусмотрительное министерство, желающее управлять, т. е. руководить и дисциплинировать общественное мнение, должно было бы обратить серьезное внимание. Избирательная реформа была важнейшей проблемой, которую министерству Гизо, — если бы оно понимало свой долг, а также действительные выгоды страны и короля, — следовало разрешить в первую очередь.

II. Период личиого управления (1840–1848)

Гизо. Гизо было 53 года. В эпоху Империи и Реставрации он был либералом; но его прямолинейный ум возвел в неизменные догматы те либеральные понятия, к которым он пришел во времена Деказа, во времена популярности доктринеров и общества «Помогай себе сам — и небо тебе поможет». С тех пор много воды утекло; общественное сознание сделало огромный шаг вперед. Понимапие условий свободного общежития значительно расширилось. Число людей, интересующихся политическими вопросами, сильно возросло. Целые общественные классы проснулись к политической жизни. Но Гизо, застывший на тех взглядах, которые он усвоил в 30-летнем возрасте, знать ничего не хотел, да и не мог понять происходящего. Он был не далек от того, чтобы считать хартию 1814 года, при условии ее точного применения, идеальной конституцией. По его мнению, некоторых детальных улучшений было вполне достаточно, чтобы превратить эту хартию почти в совершеннейшее творение, а Июльская революция именно и дала возможность произвести эти частичные поправки. Притом, на его взгляд, парламент в своей реформаторской деятельности заходил слишком далеко, и если бы это зависело от него лично, звание пэра, например, осталось бы наследственным.

По его мнению, с изменением хартии дело революции было завершено, и всякая дальнейшая реформа представлялась ему опасной химерой. Поэтому он с самого начала примкнул к партии сопротивления. С точки зрения Гизо задача правительства должна была ограничиться сохранением существующего, поддержанием порядка во внутренней политике и мира во внешней, т. е., в сущности, — созданием условий, обеспечивающих развитие национального богатства. Именно эту программу он и начал проводить с 1840 года и именно такое определение дал он своей политике в первом же заседании палаты.

Единственно мудрая политика сводилась, по его словам, к «сохранению мира всегда и повсюду». «Поверьте мне, господа, не будем говорить нашему отечеству о завоевании новых территорий, о великих войнах и о великом отмщении за прежние обиды. Пусть только Франция процветает, пусть она будет свободной, богатой, разумной и спокойной, и нам не придется жаловаться на недостаточность ее влияния в мире». Точно так же смотрел на вещи и Луи-Филипп. Гизо не подчинялся влиянию короля и не играл роли послушного исполнителя личной политики и воли Луи-Филиппа. И если в продолжение семи лет могло казаться, что он является покорным слугой монарха, то это лишь потому, что между — министром и королем существовало единомыслие относительна политических целей.