Том 3. Воздушный десант

Жернов — великолепный стол: не высок, не низок, как раз для лежачих, можно не остерегаться, не колебнешь его, не прольешь ничего, вообще в нем все успокаивающее и даже в пустом есть что-то хлебодарное, сытное. А у нас на нем богатейшее угощенье, кажется, в первый раз такое за весь десант: настоящий черный хлеб, настоящая светлая вода, настоящая картошка, не сырая, а вареная.

Всем этим наградила нас Алена.

Лежим около жернова. У коновязи нашелся изрядный обрывок сыромятного ремня, похоже чересседельника. Я разрезал его на узенькие ленточки и зашиваю свои ходилы. Конечно, лучше бы заменить новыми, но просто их не добудешь, надо рисковать головой. Здесь все — еда, питье, ночлег — достается через такой риск.

Разговариваем о войне.

Я. Почему ты, Антон, пошел на фронт добровольцем?

Антон. А по-твоему, как надо — отдать без боя под сапог Гитлеру и мою Сибирь, и мою Россию, и мой народ, и мою семью, и самого себя? Вот потому и пошел, не ожидая, когда пошлют. Надо поскорей свихнуть голову Гитлеру и всем фашистам, закончить эту войну победой и сделать войну вообще невозможной.

Я. Как это?

Антон. Невозможно человеку ходить на руках, при всем старании не проходит долго. Так бы и с войной — невозможно стрелять, невозможно бомбить. Создать бы оружие мира, способное убить войну, как вода убивает огонь.

Я сказал, что не представляю такого положения, это какая-то фантазия.

Антон. Ну, скажем, ты начнешь стрелять в меня, а я пошлю твои пули и снаряды обратно в тебя.

Антон считал, что возможно оружие не убивающее, а только охраняющее. Уже есть такое: например, окопы, броня у кораблей и танков. Надо создавать еще, более совершенное. Если есть способы посылать снаряды, пули, то должны быть и такие, которые смогут останавливать их, заворачивать обратно. Играя в мяч, знаешь: ты его в стенку, а он обратно в тебя. Так и со снарядами. Пусть снаряды, мины, бомбы, пули рвутся там, откуда их посылают, и убивают того, кто посылает их. Вот тогда быстро переведутся охотники стрелять, бомбить.

Фантазия об оружии мира захватывает и меня, и начинаем мечтать вместе, как создать его.

На другое утро в поле завиднелась Алена Березка. Шла она нагруженная, как ишак: два узла вперемет через плечо да в руках по узлу. Сперва мне показалось, что плывет сама собой, без человека, груда тряпья.

За Аленой шла еще какая-то еле живая душа, шла без клади, с палкой в руке. Она была дряхлая, согнутая дугой и такая сухая, костлявая, что об нее, казалось, можно зажигать спички. Кто такая, зачем? Я помог им подняться на холм к ветряку. Алена догадалась, что я удивлен, недоволен, и сказала, не дожидаясь расспросов:

— Вот привела бабушку-костоправку. Она лучше всякого доктора.

Отказывалась я: стара уж, сама-то давно не хожу, ко мне ходят. Да Алена как бухнется в ноги, разве тут устоишь, — прошамкала старуха. — Тут отказать не хватит сердца.

— Бабушка, не надо об этом, — и прося и упрекая, сказала Алена.

— Пошто не надо? Пускай знают, пускай ценят!

— Верно, бабушка, верно, — польстил я старушке. — Спасибо тебе, сто спасиб!

— Говорят: хлебом не корми, а спасибо скажи. Спасибо-то бывает дороже хлеба. А тебе, воробей, спасибо за спасибо!

Я помог Антону выползти из мельницы на вольный свет. Знакомясь, он сказал Алене:

— Видишь, постарался, дотерпел до тебя. Надо было побольше заказать мне житья.

— Вот бабушка закажет, — отозвалась Алена.

— Поглядим сперва, галчонок, — молвила костоправка и, не отдыхая, а только передохнув, начала разбинтовывать больную ногу Антона.

Мы с Аленой ждали приказаний. Разбинтовав, костоправка сухо бросила:

— Самогонки!

Алена мигом достала самогон — она принесла его целый литр. Костоправка подставила руки, Алена плеснула на них. Затем, не вытирая рук, бабка принялась прощупывать больную ногу от колена к стопе. Заметив, что Антон сдерживает стоны, она сказала:

— Не крепись, галчонок. Больно — кричи! Без этого как я пойму, где главная беда?

Узловатые, клешневидные, но очень ловкие руки бабки то ласково скользили, то нажимали, то постукивали пальцами, как молоточками. Бабка приговаривала:

— Ослабни, галчонок, ослабни. Распусти жилки, все распусти, как мочало.

Вот руки добрались до стопы, осторожно повернули ее в одну сторону, в другую. На лице бабки появилась радость: нашла, нашла!.. Антон застонал громче.

— Кричи, галчонок, кричи: легче будет, — приговаривала бабка.

И вдруг резко повернула стопу. Антон весь вздрогнул, вскрикнул: «Ай!» — и быстро, сильно вспотел. Где что взялось в его исхудалом, высохшем теле!

— Всё, всё! Через неделю плясать пойдешь. — Не выпуская больную ногу из рук, бабка повернулась ко мне и приказала кратко, властно, не хуже доктора на операции: — Две щепки по ладошке!

Кругом валялось много разных досок, упавших с разбитых крыльев ветряка. Я приволок целую охапку. Бабка обвернула больную ногу Антона мокрой тряпкой, затем бумагой, на больное место справа и слева положила по досточке и туго замотала бинтом.

— Теперь полежи тихо, не береди ногу.

Антон спросил, долго ли лежать.

— Денька три-четыре, потом зачинай тихонько приступать.