— Ввиду того и принимая во внимание, дорогие товарищи, что имена мы нашим трудовым младенцам дали Роза и Клара, предлагаю почтить память наших дорогих борцов похоронным маршем. Музыка, играй!
И наш капельмейстер, заведующий музыкальной секцией, звучно заиграл: «Вы жертвою пали». Все встали в страшном смятении, и в это время окрестность вдруг огласилась рыданием матери № 2 Дарьи вследствие того, что ее младенчик Розочка на руках у нее скончалась.
Была картина, я вам доложу! Первая мать, только сказав Ванькину:
— Спасибо тебе, сволочь, — брызнула вместе с конвертом к попу, и тот не Кларой, а просто Марьей окрестил ребеночка в честь матери.
Весь отставший старушечий элемент Ванькину учинил такие октябрины, что тот еле ноги унес через задний ход клуба.
И тщетно наша выдающая женщина-врач Оль-Мих. Динамит объясняла собранию, что девочка умерла от непреодолимой кишечной болезни ее нежного возраста, и была уже с 39 градусами, и померла бы, как ее ни называй, никто ничего не слушал. И все ушли, уверенные, что Ванькин девчонку похоронным маршем задавил наповал.
Вот-с, бывают такие штуки в нашей милой отдаленности.
С почтением,
Рассказы. «Смехач». № 15. Ленинград, 1926.
В этот цикл юмористических новелл входит и «Брандмейстер Пожаров», опубликованная в «Накануне» 6 апреля 1924 года, и вошедшая во второй том.
Публикуется по сборничку рассказов.
Английские булавки
Принимать бокс за классовую борьбу — глупо.
Еще глупей — принимать классовую борьбу за бокс.
Не каждый не делающий своего дела, забастовщик.
«Время — деньги». Принимай поэтому деньги вовремя.
«Английская болезнь» не всегда консерватизм.
Иногда это — просто рахит.
Если ты бездейственен по натуре, не вступай в Совет Действия.
Совет короля плюс Совет Действия не создают еще советской системы.
Объявить забастовку незаконной — нельзя. Можно — просто объявить забастовку.
Водить массы за нос — еще не значит быть вождем.
Туманными фразами Лондона не удивишь: в нем и без того туманно.
Не объясняй лондонского томским — тебе не поверят.
Если в палате лордов темно — не удивляйся: «высший свет» — одно, а электрический свет — другое.
Не суди забастовщиков за «нарушение тишины». Из-за них ведь затихла вся Англия.
Конституция — как женщина. Ей не следует хвастать старостью.
Присягая королю, можешь покраснеть. Присяга твоя от этого не станет красной присягой.
Входя в Букингемский дворец, не говори: «мир хижинам». Это совершенно неуместно.
На Бога надейся, а с епископом Кентерберийским не спорь.
Не бойся политики. Она отнюдь не жена Поллита.
Не говори «дело в шляпе», если знаешь, что дело в кепке.
Если ты джентльмен, не входи в парламент в короне: головные уборы снимать обязательно.
Снявши парик, по голове не плачут.
«Бузотер». 1926. № 11.
Типаж
Мощный звонок перешиб «Шествие сардара».
— С вами говорит администратор ленинградских, московских и провинциальных театров, — сказал голос на фоне бубнов «Сардара», — желательно переговорить с вами по делу.
— Приезжайте ко мне в два часа дня.
— А в час? — спросил далекий администратор.
— Ну... хорошо.
Администратор выключился, затем обогнал Америку и явился в час без четверти.
Гость одет был в пиджак, полосатые брюки, ботинки на пуговках. Гость был с лысиной, бородкой и печальными глазами.
— Садитесь, пожалуйста, — сказал я, изумляясь тому, что при госте нет портфеля.
Впрочем, отсутствие портфеля возмещалось наличием драгоценного камня в засаленном галстуке, по всем признакам — изумруда.
— Мерси, — сказал гость, — фамилия моя — Суворов-Таврический.
— Скажите, — воскликнул я, стараясь, чтобы изумление мое не приняло неприличных форм. — Без сомнения, Таврический — ваш псевдоним?
— Нет, — ответил гость, — как раз Таврический — фамилия, а псевдоним — Суворов. По отцу я — Таврический, а по матери — Котомкин.
— Таким образом, вы — Котомкин-Таврический.
— Да, — подтвердил гость. — Вам, может быть, моя фамилия неприятна?
— Помилуйте! — воскликнул я.
— О вас много и тепло говорил мне Бобров в Ленинграде. Вы знаете Боброва?
— К сожалению, нет... Но я много слышал о нем хорошего, о Боброве, — поспешил я утешить гостя.
Как известно, люди, говорящие о вас много и тепло, редки. Гораздо чаще встречаются такие, что говорят мало, но пакостно, поэтому я сразу взял Боброва на заметку.
— Вы Ленинград знаете? — спросил Суворов.
— Как же!..
— В том месте, где трамваи поворачивают с проспекта 25 Октября, направляясь к «Европейской» гостинице, и где стоит...
— Громаднейший бюст! — подтвердил я.