Том 3. Слаще яда

Предстоящее свидание волновало Шаню. Было страшно, жутко – и тянуло, как тянет броситься под поезд, когда он проходит очень близко мимо. От этого тревожного смешения чувств злость в душе поднялась. Думала Шаня, что это – злость за мать. Быстро бежала Шаня по улицам, разжигая в себе злость, – за мать браниться.

Вот и дом, где живет Липина, – деревянный, маленький, три окна на улицу, крыльцо со двора, за домом сад. На окнах – кисейные занавесочки, горшки герани, бальзамина и фуксий, клетка с канарейкою.

Позвонила Шанечка. Открыла ей дверь молодая румяная баба с лукавыми глазами. Сразу догадалась Шаня, что это – сама Аннушка Липина. На всякий случай спросила:

– Здесь живет Анна Григорьевна Липина?

– Я сама она и есть, – ответила румяная.

Покраснела, застыдилась, слегка испугалась, – тоже догадалась, что ее гостья – дочь ее дружка: так же гневные брови хмурит, глазами сверкает, сердитые губы кривит; да и на мать уж очень похожа, а Марью Николаевну Липина встречала. Чтобы скрыть стыд и страх, Аннушка захихикала и сказала развязно:

– Ай по какому делу пришли, потрудились, барышня? Чтой-то я как будто вас не признаю.

– По делу, поговорить, – волнуясь, отрывисто сказала Шаня.

– Пожалуйте в горенку, – сказала Аннушка, вспыхнула и поправилась с гордостью, – в гостиную. Пожалуйте, сядьте.

Шаня вошла в гостиную, как в тумане. Ничего не видела отчетливо, только с досадливым чувством смутно заметила, что все в комнате аляповато, бело и розово, очень опрятно, но зато и очень безвкусно. Заливалась канарейка. Шаня сердито заговорила, – прямо к делу:

– Вы зачем обижаете мою маму? Что она вам сделала? Липина притворилась, что не знает Шаньку. Спросила, посмеиваясь лукаво:

– А кто вы такая будете, бойкая барышня? И кого же это я обидела? Я – человек маленький, меня самое всяк обидеть может.

– Пожалуйста, не притворяйтесь, – запальчиво сказала Шаня, – я – Шаня Самсонова, а вам очень стыдно от живой жены мужа отбивать.

Много наговорила Шаня резких слов. Среди опрятной горенки на гладком, чисто вымытом полу стояла в своем коротком белом платьице девочки-подростка, в белых туфельках с черными бантами и в черных, гладко натянутых на стройные ноги чулках, помахивала белым зонтиком, постукивала каблучками, говорила дерзкие слова и ждала, когда же рассердится Аннушка. А лукавая баба посмеивалась. Спрашивала с видом невинной:

– Да чтой-то вы, барышня милая, на меня взъелись так неласково? Еще очень вы молоды, чтобы такие строгие слова говорить.

Потом вдруг Аннушка притворилась растроганною, стала сыпать ласковые слова:

– Ах ты, голубушка моя! Ягодка моя душистая! Как за мать-то заступаешься, Шанечка милая!

Заплакала, на судьбу свою стала жаловаться.

– Сирота я горемычная. Родня бедная, – чем бы мне помочь, с меня тянут. Он-то, мой соколик, щедрый да ласковый, а только уж очень нравен. Так иной раз напылит, что не знай, куда деваться. Чуть что не по нем, – жди беды.

Разжалобила Шаню. Примолкла Шаня, заслушалась:

– В глаза-то все ласковы, за глаза смеются да бранят. Содержанка, говорят, – грош ей цена. И соколик-то мой меня много ниже твоей маменьки ставит. Рассердится иной раз, – ты, говорит, недостойна того, чтобы ей башмаки надевать.

– И верно, – сердито сказала Шаня, – конечно, недостойна. Аннушка засмеялась сквозь слезы.

– Сама знаю, Шанечка, что не стою. Да ведь я и не набиваюсь башмаки-то вашей маменьке надевать.

И опять заплакала пуще.

– Что же делать-то мне, Шанечка, голубушка, коли полюбила я его, моего ненаглядного? И не хочу, да люблю, – такое уж наше дело бабье.

– Как же вы познакомились с моим папочкой? – спросила Шаня. – Зачем стали его приманивать?

Улыбаясь лукаво и ласково, говорила Аннушка:

– Да вы сядьте, Шанечка, не погнушайтесь, моя голубушка, уж я вам все расскажу, ясочка моя. Да кофейку не прикажете ли?

От угощения Шаня отказалась, а рассказ выслушала. Потом, слово за слово, разговорились мирно. Шаня с любопытством разглядывала и выспрашивала Аннушку.

Потом Шаня повадилась ходить к Липиной. По времени они даже подружились. Сладко было Шане поговорить с Липиною о любви. И жутко ей было дружить с врагом ее матери. Приходила Шаня к Липиной не прямою дорогою, как первый раз, а закоулками да задворками, чтобы не увидели, не сказали родителям. Один раз Шаня чуть не попалась отцу.

Она сидела у Липиной, – чай с вишневым вареньем пили, разговаривали. Вдруг Аннушка прислушалась. Пугливо глянула в окно. Испуганно зашептала:

– Шанька, прячься скорей. Беда! отец идет. Другого-то у нас нет хода, – выйти некуда.

– Я из окна выпрыгну, когда отец во двор войдет, – шептала Шаня.

– Нельзя, – отвечала Аннушка, – люди увидят, невесть что скажут. Да и до него дойдет. А во двор спрыгнешь, сам увидеть может. Уж иди в чулан, посиди пока.

А в передней уже заливался резкий звонок, – Самсонов ждать не любил. Липина поспешно толкнула Шаню в чулан, дверь Самсонову открыла.

– Ну что, Аннушка, не ждала гостя? – послышался его голос.