Том 3. Рассказы, сценарии, публицистика

Катя. Дайте штаб округа… Дайте Редько… Это ты, Редько?.. Я хотела сказать… Надо думать, кроме тебя, еще есть люди, которые делают революцию, но вот ты один никак не найдешь времени, чтобы повидаться с человеком… С человеком, у которого ты ночуешь, когда тебе это надо…

Пауза.

Редько, прокати меня. Приезжай за мной на машине… Ну да, если ты занят… Нет, я не сержусь. За что же сердиться?.. (Вешает трубку.)

Музыка прекращается. Входит Голицын, длинный человек в солдатской куртке и обмотках, с виолончелью в руках.

Катя. Князь, как это вам сказали в трактире — «не играй плачевное»?

Голицын. «Не играй плачевное, не тяни жилы».

Катя. Им веселое нужно, Сергей Илларионович. Люди забыться хотят, отдыха…

Голицын. Не все. Другие требуют чувствительного.

Катя(садится за рояль). Ваша публика — кто она?

Голицын. Грузчики с Обводного.

Катя. Пожалуй, в профсоюз пройдете… Вы и ужин там получаете?

Голицын. Получаю.

Катя(играет «Яблочко», поет вполголоса).

Пароход идет, вода кольцами.
Будем рыбу мы кормить добровольцами.

Подбирайте за мной. Вы им лучше «Яблочко» в трактире сыграйте.

Голицын подбирает, фальшивит, потом поправляется.

Сергей Илларионович, стоит мне заняться стенографией?

Голицын. Стенографией? Не знаю.

Катя.

Я на бочке сидю, слезы капают,
Никто замуж не берет, только лапают…

В стенографистках нужда теперь.

Голицын. Не умею вам сказать. (Подбирает «Яблочко».) Катя. Из всех нас настоящая женщина — Маша. У нее сила, смелость, она женщина. Мы вздыхаем здесь, а она счастлива в своем политотделе… Кроме счастья — какой другой закон выдумали люди?.. Его, верно, и нет, другого закона.

Голицын. Мария Николаевна руль всегда поворачивала круто. Этим она и отличается.

Катя. Она права…

Ах ты, яблочко, куда котишься…

И потом, у нее роман с этим Аким Иванычем…

Голицын(перестает играть). Кто это Аким Иваныч?

Катя. Их командир дивизии, бывший кузнец… Она о нем в каждом письме упоминает.

Голицын. Почему же роман?

Катя. Там между строк есть, я знаю… Или уехать мне в Борисоглебск, к родным? Все-таки гнездо… Вот вы в лавру к монаху этому ходите… как зовут его?

Голицын. Сионий.

Катя. К Сионию. Чему он учит вас?

Голицын. Вы говорили о счастье… Он учит меня видеть его не в чувстве власти над людьми и не в этой беспрестанной жадности — жадности, которую мы утолить не можем.

Катя. Давайте, Сергей Илларионович.

Я на бочке сидю, бочка котится,
Хоть в кармане ни гроша,
Выпить хотется…

Сионий — красивое имя.

Картина третья

Людмила и Дымшиц в его номере. На столе остатки ужина, бутылки. Видна часть соседней комнаты. Бишонков, Филипп и Евстигнеич играют там в карты. Евстигнеича с отрубленными ногами поставили на стул.

Людмила. Феликс Юсупов был бог по красоте, теннисист, чемпион России. Его красоте недоставало мужественности, в нем была кукольность… С Владимиром Баглеем мы встретились у Феликса. Император так до конца и не понял рыцарскую натуру этого человека. Его называли у нас «тевтонский рыцарь»… Фредерикс был дружен с князем Сергеем… Вы знаете князя Сергея, который играет на виолончели?.. На вечере был еще номер hors programme[51], архиепископ Амвросий. Старик ухаживал за мною, — можете себе представить! — подливал крюшону и делал такую постную, лукавую мину. Вначале я не произвела на Владимира впечатления, он признался мне в этом: «Вы были курносая, si démesurement russe[52], с пылающим румянцем…» На рассвете мы поехали в Царское, оставили машину в парке и взяли лошадь. Он сам правил. «Людмила Николаевна, нужно ли вам сказать, что я весь вечер не сводил с вас глаз?..» — «Это учтено Ниной Бутурлиной, mon рrincе». Я знала, что у них роман, вернее — флирт. «Бутурлина — с’est le passé, Людмила Николаевна.» — «Оn revient toujours, ses premiers ámours, mon prince»[53], Владимир не носил великокняжеского титула, он был от морганатического брака, их семья не встречалась с императрицей… Владимир называл эту женщину гением зла. И потом — он был поэт, мальчик, ничего не понимал в политике… Мы приехали в Царское. Рассвет. Над прудом где-то, совсем понизу, запел соловей… Мой спутник повторяет: «Маdemoiselle Boutourline c’est le passé»[54]. — «Моn рrinсе, прошлое возвращается иногда, и возвращения эти ужасны…»

Дымшиц гасит свет, накидывается на Муковнину, валит ее на диван, борьба. Она вырывается, поправляет волосы, платье.