Том 3. Рассказы и очерки

Визг, хохот, грубые заигрывания… Девки крепко отругиваются. Порой шлепают гулкие удары. За ними взрывы хохота… На берег сходит тоже изрядно выпивший капитан, рядится с черемисками, и они принимаются таскать тяжелые носилки по крутой песчаной тропинке и узким дрожащим мосткам над водой… Пьяные озорники, пользуясь тем, что руки у девушек заняты, мешают им… Одна носильщица делает невольное движение… Дрова с грохотом валятся вниз… Капитан появляется на кубрике и обстреливает весь берег такой отборной и громкой руганью, что матросы оставляют черемисок в покое. Зато на берегу завязывается драка… Двое полупьяных боролись на песке…

— Не бери в перелом… — хрипит один. — В перелом не бери…

— А как тебя брать?..

— Бери за гашник…

— Я беру, как хочу… Ты бери, как знаешь…

— Бери за гашник, свол-лочь… А то живого не оставлю…

— Да я тебя сам, как сухую воблу…

Взлетает рука, и вдруг уже не шуточный, а настоящий богатырский удар пронизывает воздух… Два тела сплетаются, падают на песок и начинают кататься по земле… К ним наваливаются другие… Клубок растет… Где-то далеко за лесом, как сердитая собака, ворчит гром… Есть что-то раздражающее в этом чадящем над яром огне, в этих взвизгиваньях обижаемых девушек, в ворчании грома и в зарницах, смутно освещающих даль лесных вершин… Кроме того, и вообще в эти знойные дни, среди напряженного ожидания дождя — в воздухе носится какое-то электричество… Бурлаки угрюмы и враждебно смотрят на беспечное и наглое озорство пьяной команды…

Вдруг, точно искра от пожара, свалка вспыхивает на пароходе… Молодой буфетный служащий заспорил с пассажиром… Друг у друга вырывали какие-то узлы… Дело происходило под навесом на нижней палубе, где было темно и тесно. Оказалось, на несчастие, что как-то бурлак улегся под лавкой, беспечно выставив из-под нее победную головушку. Среди возни и спора кто-то наступил ему сапогом на физиономию… Бурлак поднялся, разъяренный, окровавленный, страшный, дико поводя глазами. Через минуту из-под тента, слабо освещенного огарком, несся взволнованный гул…

— Человека испортили… Какое полное право!..

— А он пошто лежит на дороге!..

— Место давай!.. Где у вас места!.. Деньги плочены…

— Палубу всеё загрузили!..

— Люди вам, как скотина…

Кто-то потушил фонарик под тентом. Стало совсем темно, только отблески чадящего костра — пробегали по спутанной массе взволнованных пассажиров…

— В воду побросай, — гремел чей-то зычный голос… — В воду их, ребята… Что на их глядеть, на пьяных чертей…

— Капитана сюда… Капитан! Огонь зажигай!..

— Чтобы сейчас… Сей минут огонь был!.. — вырывается чей-то неистовый, визжащий голос. — Огонь… Огонь подавай… Ог-гонь…

— Капитана сюда!.. Огонь зажигай, капитан!

— Без огня не будем быть!..

— Не имем без огня сидеть! Посудину вашу по щепам разнесем!

— Э-о-о-й… у-у-у!..

Под навесом настоящая буря: Дикие крики, ругательства, вой, — кажется, что все это закончится невозможной дикой свалкой…

— Я, я, капитан, — слышится торопливый голос. — Что такое?.. Почему бунтуете, господа пассажиры?.. Поштенные, не бунтуйте…

Капитан, повидимому, протрезвился и энергично врезывается в толпу. Голос у него грубый, решительный, заметный в многоголосом смешанном реве…

— Что такое?.. Огонь?.. Кто смеет гасить огонь?.. Сейчас, господа… Сей секунт… Я сам, сам зажигаю огонь… Стой, расступись! Давай дорогу… Я сейчас… Вот… Я сам зажигаю… — заканчивает он торжественно.

Вспыхивает слабый огонек серной спички, прикрываемой ладонью от ветра. Сера загорается, начинает кипеть и потрескивать, синеватое пламя колеблется, и общее участие привлекает на себя судьба этого огонька… разгорится он или погаснет? Огонек разгорается, освещая загорелое лицо священнодействующего капитана и лица ближайших «бунтовщиков», на которых теперь видно лишь участливое любопытство. Еще несколько секунд — и все с такой же торжественностью капитан зажигает фонарь.

— Вот, — говорит он толпе.

— И ладно, молодчина капитан…

— То-то!.. А то бы мы…

Толпа смиряется так же быстро, как вспыхнула. Последняя причина ее неудовольствия закрыла собой все остальное; причина эта устранена — и толпа довольна, как будто все дело было именно в этом сальном огарке. Только бурлак с окровавленной и вспухшей губой долго еще суется в тесноте, с печальным недоумением спрашивая, кто же ответит за это безобразие и на каком основании он потерпел безвинно. Но теперь его несчастие вызывает лишь более или менее остроумные замечания.

Часа через полтора свисток несется над рекой… Лежа у открытого окна в нашей каюте, я вижу, как берег уплывает от нас, и скоро только длинные струйки с отблесками вьются и плещутся по бортам.

Туча раскинулась по всему небу, но дождя все нет. В каюте духота, бормотание и сопение лесоторговцев…