Том 3. Рассказы 70-х годов

– Что «Пахом»? Что «Пахом»? Я пятьдесят лет Пахом. Я сказал – нет. Все.

– Но почему? Почему-у?!

– Не буду, и все. И хватит на эту тему. Давайте лучше в шахматы.

– Да пошел ты к чертовой матери со своими шахматами! – вышел из себя Назаров. – Чего ты привязался со своими шахматами. Я тебя последний раз спрашиваю: будешь пить?

– Нет.

Все некоторое время смотрели на упрямого электрика.

– Знаешь, кто ты после этого? – спросил Назаров.

– Не знаю, ну-ка?

– Верблюд. Те тоже подолгу не пьют в пустыне. Вот тебя тоже надо в пустыню…

– Куда, куда? – спросил электрик. – Куда меня надо?

– В пустыню, к верблюдам…

Электрик встал и дал Назарову шахматами в лоб. Фигурки разлетелись по полу… Электрик пополз их собирать.

– Извини, Назаров, – сказал он. – Я не хотел… Черт его знает, затемнение какое-то… Может, все же сыграем в шахматы? Или ты сильно обиделся?

– Обиделся? – спросил нервный электрика.

– Обиделся, – вздохнул электрик.

– Вот они все так. Ну до того обидчивые, до того обидчивые – спасу нет!

– Что же ему, спасибо говорить – в лоб засветили?.. – подал голос мрачный.

– Он же извинился.

– Я же извинился.

– Не могу! – взревел вдруг урка. – Не могу!.. Счас буду метелить обоих – за вранье. Да хоть бы врали, пала, как люди, а то врут, как… – урка сел в кровати и смотрел злыми глазами на электрика и нервного, которые сидели рядышком. – Христосики! Фишера! До того культурные, пала, до того вежливые – аж зубы ломит. Шмакодявки… шкуру спасать кинулись. Никакой гордости у людей!

– Ты! – крикнул электрик Пахомов. – Ну-ка, закрой сифон! Смелый… Смелый? Ну-ка расскажи, как ты здесь очутился? Ну-ка?

– А чего мне скрывать-то? Напугал, пала. Я те все без науки скажу: взял часы у одного… Выпить не хватило, я вышел на улицу и попросил у какой-то пьяной шляпы часы в долг.

– Вона – часы в долг! – вконец обозлился электрик. – А костюм в долг не попросил? Часы он в долг попросил. Это и есть твоя гордость? Это об этом ты шумишь?

– Это называется – ограбил, а не попросил, – поддержал электрика нервный, тоже оскорбленный выкриками урки. – Интеллигент нашелся.

– Нет, это называется – по-про-сил, – настаивал урка. – Ты мне чужую статью не шей. Поал? Не шей. Я подошел и по-про-сил: «Гражданин, одолжи мне свои бока». Я не сказал: «отдай», я сказал: «о-дол-жи». Поал?

– Как? – спросил вдруг очкарик. – Как?

– Чего «как»?

– Как вы сказали: «бока»?

– Ну, бока – часы… Некоторые называют часы – бока. Еще называют – бочата. Если часы золотые, тогда – рыжие.

Очкарик встал и подошел к социологу.

– У вас какие очки? – спросил он. – Я не в том смысле, рыжие или нет, – с какой диоптрией?

– Минус четыре.

– Разрешите? – попросил очкарик.

Социолог снял очки и подал очкарику. Тот надел их… огляделся… Сказал:

– Неплохо.

Затем он подошел к урке и внимательно всмотрелся в него.

– Да, – сказал он. – Совершенно точно! Встать!

– Ша… – заговорил было урка.

– Встать! – опять скомандовал очкарик довольно властно.

– Ша, – сказал урка, поднимаясь. – В щем дело?

Очкарик развернулся и влепил ему такую же звонкую, такую же отчетливую пощечину, как и давеча. Урка кинулся было на очкарика, но тот умело уклонился и правой в челюсть свалил урку на кровать.

– Это был я, – сказал очкарик спокойно. – Я вспомнил это идиотское «бока».

Урка хотел опять вскочить и вскочил, но очкарик спокойно стоял и ждал, так профессионально стоял и ждал, что урка… остался стоять.

– Та пьяная шляпа – это был я, – пояснил очкарик. – Я вспомнил слово «бока»… и узнал вас. Что вы отняли часы – это я готов понять: с такой рожей дарить, например, часы – нелепо. Но за что вы меня еще и ударили?

– Да що ты ко мне пришился?! – заорал урка истерично. – Какие щасы?

Открылась дверь, и вошел старшина. Он заглянул в бумажку с трудом прочитал:

– Гриши… Гриша-ков и Ковалев, к дежурному. В простынях прямо, там переоденетесь.

Урка и очкарик пошли на выход.

– Товарищ… – сказал социолог. – Очки-то.

– О! – спохватился очкарик. – Извините. Спасибо.

– Пожалуйста. Вы еще вернетесь?

Очкарик пожал плечами:

– Не знаю.

Старшина и двое в простынях вышли.

– Надавал он ему, – с восхищением сказал сухонький.

– Хилый-хилый, а двинул хорошо, правда, – Соколов нервно потер руки. – В челюсть красивый был удар.

– Сейчас вас, наверно, будут вызывать, – заговорил социолог. – Я бы хотел, чтобы еще кто-нибудь… Может быть, вы? – обратился он к сухонькому.

– Нет, – твердо сказал сухонький. – Я не буду.

– Почему?

– Не буду… Все, – у сухонького отчеканилась на лице непреклонность. Он пояснил: – Пусть наука занимается своим делом, а не бегает по вытрезвителям. Нашли тоже… Делать, что ли, больше нечего?

– Да почему вы так?