– Заменить чем прикажете?
Заведующий поднял глаза к потолку и покопался в голове.
– Пустите «Провалившийся мост» Омикрона… мм… на два номера… примерно пополам… покажите секретарю, разметить…
Метранпаж ушел.
– Так вот, Сергей Александрович, я вас в другой раз попрошу… – снова сурово обратился заведующий к Ртутневу.
Дзздззддззнзз!
– Что угодно? – раздраженно проговорил заведующий, прижимая трубку.
– Павел Игнатыч, так нельзя!.. – еще с порога, не успев притворить за собою дверь, торопливо, захлебываясь, брызжа слюной и глотая слова, проговорил человек с лошадиным, костлявым лицом на длинной шее и с короткими ногами.
– …Что же вам, собственно, угодно? – кричал заведующий в телефон. – Сейчас… сию минуту… – отмахнулся он от костлявого лица. – Если недовольны статьей, – кричал он, – пришлите опровержение; не хотите, привлекайте к ответственности… что-о?.. привлекайте к ответственности… привлекайте к ответственности, говорю… что-о?
– Слушайте, батюшка, – говорил он, не отнимая трубки, человеку с костлявым лицом, – сейчас только по телефону говорил с самим… понимаете, этот прохвост гомеопат генеральшу лечит, ну, она в восторге… он, конечно, воспользовался случаем, преподнес ей вашу статью, вот, дескать, нападки, травля… Она возмутилась… Я вам говорю, – закричал он опять, – привлекайте нас к ответственности, меня, сотрудников, редактора, сторожей, кого хотите, только… что?.. только ради бога оставьте нас в покое, не могу же я целые дни торчать у телефона… как хотите…
– Павел Игнатыч, сколько прикажете оставлять места для ночных телеграмм?
Короедов торопливо, чтоб не дослушивать, положил трубку и дал сердитый отбой.
– Да какое мне дело до генеральши?
– Я же вам говорю, сам, понимаете ли,
– Да куда же беспристрастнее, ведь я же его прямо называю проходимцем, шарлатаном, просто опасным для обывателя… ведь оно так же и есть, вы сами это отлично знаете…
– Метранпаж спрашивает, сколько места…
– Но поймите же, вас просят честью, просят… – стучал в грудь заведующий.
– Что же это, наконец, такое: фабрики табачной мы не можем трогать – хозяин крупный наш акционер, железной дороги не трогаем – дает крупные объявления газете и заказы типографии, шарлатанов и прохвостов, заведомо морочащих публику, не трогаем – нас просят, да когда же это конец?
Багровая краска поползла по ушам, по короткой шее, и мясистый нос зарделся, как слива. Похоже было, что заведующего грохнет удар.
– Вы что же думаете, я для себя?.. или хотите поскорее прихлопнуть газету, работать надоело?.. Ну, чего вам?
– Метранпаж приказывают спросить, сколько места под ночные?
– Оставьте полтора.
– Во всяком деле бывают чрезвычайно сложные и запутанные обстоятельства, – вставил Ртутнев.
– Да уж лучше пусть прихлопнут, чем вести такую позорную газету.
Дздзззндзз!!
– А-а… знаем мы: сегодня приостановят, завтра мы начнем унижаться, кланяться, обивать пороги, чтоб опять разрешили, чтоб дозволили вести это же позорное существование.
– Я по крайней мере не буду хлопотать и унижаться.
– Вы не будете… да ваших хоть полушка вложена в дело?
– Что угодно?.. Что?.. Какая икра!.. Это редакция «Облачного дня»… Что-о?.. А, черт вас возьми!.. (Отбой.) Ведь в газету, батюшка мой, двести тысяч без малого вложено, да-с, и этот огромный капитал нам вверен…
– Знаете что, пойдемте отсюда… познакомитесь с сотрудниками, – предложил тихонько Ртутнев.
– С удовольствием, с большим удовольствием. – И Опалов пошел за ним в соседнюю комнату с чувством чего-то неуклюжего, угловатого и тяжелого на душе.
– Павел Игнатыч – прекрасный человек, но… – осторожно, боясь высказаться до конца перед новым человеком, начал Ртутнев, – но, понимаете, ему приходится постоянно лавировать между двух лагерей: с одной стороны – акционеры, с другой – сотрудники. Конечно, от акционеров зависит его судьба, а нашего брата голодного пропасть болтается, есть из чего выбирать!
В двух не особенно больших с голыми стенами комнатах густо синел табачный дым, несколько человек писали, курили, шуршали газетами, вороха которых, скомканные, изрезанные и брошенные, горой лежали на столах, валялись на полу, и слышался звук ножниц, торопливо резавших газетную бумагу.
Опалов познакомился со всеми, но сейчас же перепутал все лица и фамилии; каждый подал ему руку с таким видом, как будто хотел сказать: «Видишь, я занят, а тебя пока совершенно не знаю».
Соглашаясь с этим и чувствуя себя чужим, Опалов сел к сторонке и потянул наудачу из вороха какую-то газету. В нескольких местах она зияла прорезанными дырами.