Том 3. Повести и рассказы

Теперь с новым любопытством наблюдала Вера за детьми, которые бегали по усадьбе. И она с тревогой замечала, что ее не трогают слезы и смех этих чумазых ребятишек. Она взяла однажды к себе в комнаты трехлетнюю Таню, дочку скотницы Акулины. И возилась с ней целый день, но этот опыт только напугал ее.

Она поняла, что ребенок живет какою-то недоступною, сложною и таинственною жизнью, и почти невозможно взрослому человеку приблизиться к нему.

XIV

Выпал снег. На яблонях лежали белые хлопья, – и на выгоне, за домом управляющего, и на крыльце – везде, везде… К полудню повеял ветер и смел снег с бугров, – и по ним ходили галки и кричали, широко открывая рот, точно зевая…

Семь лет не видела Вера деревни в снегу, и теперь, когда она смотрела на зимнее серое небо, низко спустившееся, сердце ее сжималось в тоске.

И жутко было теперь в большом ивинском доме. Сергей Николаевич велел запереть семь комнат. И они стояли нетопленные. Но и остальные восемь казались огромными, пустынными, и проходить по ним вечером со свечою было страшно: черные пятна оживали и были похожи на монахов в клобуках.

Сергей Николаевич работал в кабинете покойного Леонтия Андреевича. И Вере было неприятно, что на отцовском столе, где она привыкла находить Шекспира и Данте, лежат теперь огромные конторские книги и «Агрономический Вестник».

Как-то раз вечером, перечитывая Пушкина, остановилась Вера на его предсмертных стихах «Пора, мой друг, пора. Покоя сердце просит»… Неизъяснимая печаль овладела Верой. Она заплакала тихо. И тотчас же в слезах стала улыбаться, как будто слезы эти были слезами очищения и оправдания. В это время вошел в столовую, где сидела Вера, Сергей Николаевич и, заметив слезы на ее глазах, остановился и сказал мрачно:

– Вера! Что с тобой? Ты плачешь?

– Это ничего. Я так…

– Однако, очевидно, есть причина.

– Право же ничего. Не спрашивай меня.

– Но все-таки.

– Боже мой! Я читала Пушкина…

– Вера! – сказал Ланской внушительно. – Помни, что ты мать теперь. Нельзя расстраивать себя. Я возьму Пушкина.

Он протянул руку, чтобы взять томик.

– Не смей! Не смей! – крикнула Вера, краснея и отстраняя его руку.

– Вот как! – пробормотал он и вышел из комнаты.

Ланской располнел за последний месяц и поступь у него была теперь уверенная и решительная, как у военного.

А снег шел и шел. Уже не чернели теперь бугры и косогоры. И днем больно было смотреть на поля.

Сергей Николаевич по-прежнему увлекался охотой. С холодностью жены он примирился, объясняя ее поведение беременностью. Он благодушно заговаривал с нею о ребенке, всегда называя его Сережей, уверенный, что родится мальчик.

Изредка заходил Захарченко, утомленный больными и еще какими-то делами. Он приносил газеты. И в них были подчеркнуты красным карандашом сведения о военных неудачах, о забастовках, волнениях в университетах и земских петициях.

С Захарченко Ланской держал себя холодно и высокомерно, и, чувствуя неловкость за мужа, Вера старалась быть ласковее и приветливее с этим единственным гостем, который, очевидно, ходил в их дом для нее.

Иногда Вера получала письма от Любочки. Она вышла замуж за какого-то инженера и уехала с ним в Ташкент. И Вера аккуратно писала подруге, жалуясь на бесцельность жизни вообще и на свою слепоту и уныние.

А Любочка писала Вере, что она не может понять уныния и тоски и что муж у нее «милый баранчик» и что в сущности надо жить так, чтобы не было времени думать о печальном, о смерти, например. Она, по крайней мере, устроилась хорошо: у нее сейчас три поклонника, и хотя она строга и «ни-ни», однако это забавно, и она ложится спать уверенная, что о ней думают влюбленные в нее безумно.

Перед Рождеством съездил Сергей Николаевич в город и привез много закусок, вин и фруктов. В Сочельник был накрыт большой стол, весь уставленный яствами и бутылками. И странно, и скучно было смотреть на этот стол, потому что Ланские никого к себе не ждали.

Поздно вечером подъехала тройка к дому, и вскоре в передней раздались голоса – один молодой, знакомый Вере голос доктора, другой – неизвестный, хриповатый и благодушный.

Доктор спрашивал Феклушу:

– Барыня в гостиной?

Он всегда спрашивал Веру и никогда Ланского, которого не любило его плебейское сердце.

Гости вошли в гостиную, где за круглым столом сидели Вера Леонтьевна с книгою, и у камина Сергей Николаевич с сигарою во рту.

Он поднялся навстречу гостям, на этот раз довольный приездом доктора, потому что молчание Веры Леонтьевны и праздничный стол, торжественно накрытый в столовой, смущали его, и он был теперь рад, что проведет вечер в присутствии посторонних, а не наедине с женою.

– Вера Леонтьевна, – сказал Захарченко, подходя и целуя руку, чего он обыкновенно не делал, – Вера Леонтьевна. Я не один. Я вот вам чудака этого привез – Скрипку.

Необычно веселый и несколько развязный тон доктора показался Вере забавным и странным.

Она улыбнулась, протягивая руку толстому помещику.