Том 3. Последний из могикан, или Повесть о 1757 годе

Голос Хитрой Лисицы потонул в хоре бешеных воплей, сотрясших воздух так, словно в лесу находился не маленький отряд, а целые полчища воющих краснокожих. Во время речи Магуа пленники, наиболее заинтересованные его слушатели, могли с полной отчетливостью прочесть успех оратора на лицах его друзей. Дикари отвечали на печаль собрата сочувствием и грустью, на утверждения — одобрительными жестами, на хвастовство— взрывами восторга. Когда он говорил о мужестве, взгляды их становились твердыми и решительными. Когда намекал на обиды, нанесенные им, глаза их загорались гневом. Когда Магуа упомянул о насмешках женщин, все со стыдом опустили головы, а заговорив о мщении, он задел струну, которая всегда эхом откликается в душе индейца. При первом же намеке на то, что для мести им достаточно лишь протянуть руку, вся шайка, как один человек, вскочила на ноги и, излив свою ярость в неистовых криках, ринулась на пленников с занесенными ножами и поднятыми томагавками. Хейуорд бросился вперед, заслонил собой сестер и с такой отчаянной силой сдавил руками первого подбежавшего индейца, что на секунду смирил ярость дикаря. Этот неожиданный отпор дал Магуа время вмешаться и вновь привлечь к себе внимание дикарей выкриками и оживленной жестикуляцией. Умело выбирая слова, он отговорил соплеменников от немедленной расправы с пленными и посоветовал им продлить муки жертв. Его предложение было встречено громкими одобрительными криками и молниеносно осуществлено.

Два рослых воина набросились на Хейуорда, а третий взялся за менее ловкого учителя пения. Однако ни один из пленников не дался им в руки без отчаянного, хотя и бесполезного сопротивления. Давид — и тот свалил своего противника на землю. Хейуорда тоже удалось одолеть не раньше, чем победа над Давидом позволила третьему индейцу подоспеть на помощь к двум первым. Затем майора скрутили и привязали к молодому дереву, повиснув на ветви которого Магуа разыграл пантомиму, изображавшую агонию и падение погибшего гурона. Когда Дункан пришел в себя, он воочию убедил я, что остальные пленники разделили его судьбу. Справа от него, привязанная, как и он, к дереву, стояла Кора, бледная и взволнованная, но по-прежнему следившая за действиями врагов твердым и неустрашимым взглядом. Слева майор увидел Алису. Ноги у нее подкашивались, и только ивовые прутья, которыми она была прикручена к сосне, поддерживали ее хрупкую фигурку и не давали ей осесть на землю. Руки она сложила, как для молитвы, но вместо того, чтобы вознести взор к небу, которое одно могло еще спасти ее, она бессознательно, по-детски покорно поглядывала на Дункана. Давид, впервые в жизни вступивший в схватку, молчаливо размышлял теперь, приличествует ли ему подобный поступок.

Мстительность гуронов придала их мыслям новое направление, и они готовились сейчас осуществить свой план с той варварской изобретательностью, какую развил в них опыт многих столетий. Одни собирали коряги и хворост для большого костра; кто-то делал из сосновых веток острые колышки, чтобы горящими вонзить их в тело пленников; остальные пригнули к земле два деревца, собираясь привязать к ним Хейуорда, а потом отпустить их. Однако Магуа измыслил еще более гнусный и злобный способ насладиться местью.

Пока его не столь утонченные приспешники готовили на глазах у жертв эти хорошо известные и грубые орудия пыток, он подошел к Коре и с ненавистью в глазах указал пальцем на место предстоящей казни.

— Ха! — произнес он. — Что скажет теперь дочь Манроу? Она слишком прекрасна, чтобы опустить голову на подушку в вигваме Лисицы? Она предпочитает, чтобы голова ее скатилась с этого холма на забаву волкам? Она не желает прижимать к груди детей гурона? Пусть же индейцы плюют ей в лицо!

— Что хочет сказать это чудовище? — изумился Хейуорд.

— Ничего,— прозвучал краткий, но твердый ответ.— Он дикарь, жестокий, невежественный дикарь и не ведает, что творит. Найдем же перед смертью время попросить бога, чтобы он ниспослал ему раскаяние и прощение.

— Прощение? — подхватил свирепый гурон, не поняв в своем исступлении слов Коры.— Память индейца длиннее, чем руки бледнолицых, а милосердия у него еще меньше, чем у них справедливости! Отвечай, посылать мне Золотоволосую к отцу или нет? Последуешь ты за Магуа к Великим озерам, чтобы носить ему воду и кормить его маисом?

Не в силах побороть отвращения, Кора сделала ему знак уйти.

— Оставь меня! — молвила она таким проникновенным голосом, что на мгновение смирила даже беспощадного дикаря.— Ты отравляешь горечью мои молитвы и встаешь между мной и небом.

Однако впечатление, которое тон ее произвел на индейца, вскоре рассеялось, и Магуа, насмешливо указав пальцем на Алису, продолжал:

— Смотри! Дитя плачет! Ей рано умирать! Отошлем ее к Манроу — пусть она расчесывает старику седые волосы и поддерживает в нем жизнь.

Не сумев побороть желания взглянуть на сестру, Кора встретила умоляющий взгляд Алисы, красноречиво говоривший, как ей хочется жить.

— Что он говорит, милая Кора? — прозвучал ее дрожащий голосок.— Он, кажется, сказал, что отошлет меня к отцу?