Том 3. Письма 1924-1936

Потрясен до глубины души безвозвратной потерей. Нет больше Горького. Страшно подумать об этом. Еще вчера жил, мыслил, радовался с нами гигантским победам родной страны, которой отдал весь свой творческий гений. Какая ответственность ложится на советскую литературу сейчас, когда ушел из жизни ее организатор, вдохновитель.

Прощай, милый, родной, незабываемый Алексей Максимович!

Николай Островский.

Сочи, 18 июня 1936 г.

293 Р. П. Островской

25 июня 1936 года, Сочи.

Милая Рая!

Письмо и телеграмму получил.

Ремонтными делами распоряжайся лично на основе единоначалия. Единственно, чего я хочу, — это быстроты действий. Красить безусловно надо сейчас, чтобы запах краски выветрился к моему приезду. Дверь на балкон открыть сейчас, иначе не будет вентиляции.

Ожидаю телеграммы обменной.

Юля работает над библиотекой? Если нет, то потормоши ее. Пусть она закончит эту работу быстрее.

Произведи дезинфекцию. Снесись с отделом, борющимся на этом фронте.

Я послал тебе два письма с письмами, адресованными тебе. Вернее, одно с телеграммой, а другое с письмом и открыткой.

Сегодня 25-е, а твоей телеграммы нет. В таких случаях надо быть четкой и лучше послать две телеграммы, сообщающие, что еще ничего неизвестно, чем молчать. Я ушел в работу. Здоровье медленно, но верно поправляется. Написаны 34 печатные страницы 6-й главы. Возможно, к 1 августа удастся закончить первый том…

ЦК вынес решение издать «Как закалялась сталь» в количестве 500 000 экземпляров… Сейчас тираж 1 072 000 экземпляров.

Приходят новые издания. Когда накопится несколько штук, пришлю.

Больше новостей интересных нет.

Приехали два племянника. Погода прекрасная.

Крепко жму руку.

Николай.

Сочи, 25/6-36 г.

294 Г. И. и Д. Ф. Петровским

1 июля 1936 года, Сочи.

Дорогие Григорий Иванович и Доминика Федоровна!

Простите меня, непутевого, за молчание. Прошу верить, что единственная причина — мое желание не надоедать вам. Нет хуже назойливых людей…

Целые дни провожу на открытом балконе. Свежий ветер с моря, теплый, ласковый. Жадно дышу и не надышусь. Хорошо здесь, на новом месте. Даже соловей по утрам заливается: устраивается на сосне близ моего окна и заставляет меня слушать себя. Только поет очень уж рано — в 5 часов, когда мне спать надо.

Работаю я понемножку. Выполняю Ваш совет. Чтобы быть искренним, должен признаться — много работать у меня просто нет сил. Через месяц первый том «Рожденные бурей» будет закончен.

Я пришлю Вам рукопись, и если у Вас будет возможность, прочтите и скажите Ваше слово.

Не жалейте суровых слов.

На сердце у меня глубокая грусть. Гибель Алексея Максимовича тяжело меня поранила. Я потерял покой и сон. Только смерть его сказала нам, каким дорогим, каким родным был он для всех нас и как тяжела утрата. Осиротели мы без него. Я думаю о той ответственности, которая ложится на каждого из нас, молодых, только что вступающих в литературу писателей. Большая грусть у меня на сердце, не развеялась она еще. Лахути рассказывал мне позавчера, что когда он гостил в конце апреля у Алексея Максимовича, то Горький работал над статьей о романе «Как закалялась сталь». Каковы его мысли о книге, я не знаю. Литературное наследство хранит эту дорогую и нужную для меня статью.

Как бы сурово ни критиковал меня великий мастер, но это самый дорогой и нужный для моего роста, для моего движения вперед документ.

Я и вся моя семья ждем Вашего приезда. Приезжайте скорее, родные.

Крепко жму Ваши руки.

Преданный Вам Н. Островский.

Сочи, 1 июля 1936 г.

295 Редакции газеты «Комсомольская правда»

3 июля 1936 года, Сони.

Приветствую новый заем, подписываюсь на 5000 рублей

Николай Островский.

296 П. М. Керженцеву

13 июля 1936 года, Сочи.

Председателю Комитета по делам Искусств при СНК СССР

Дорогой Платон Михайлович!

Обращаюсь к Вам за помощью. Дело в следующем.

Есть такая халтурная труппа, называющая себя Ленинградским литературным театром. Они прислали мне свою литературную инсценировку романа «Как закалялась сталь». Я категорически забраковал созданную ими дрянь и резко запретил что-либо в этом роде. Кроме того, я передал их стряпню в Отдел искусств ЦК ВЛКСМ товарищу Никитину и просил его со своей стороны воздействовать на этих людей, чтобы они не брались в дальнейшем за инсценировку романа.

Несмотря на прямое запрещение, эти люди, получив, по-видимому, от кого-то разрешение, начали гастролировать в Москве. Ко мне посыпались возмущенные письма зрителей.

Увидев, как их принимает Москва, они двинулись в Харьков. Афишируют там свои выступления, одурачивая людей и не обращая внимания на негодование, вызванное их постановкой. 800 студентов Комуниверситета имени Артёма, обманутые их зазывающими плакатами, написали полную негодования рецензию на эту халтуру, требуя запрещения дискредитации романа.