Том 3. Письма 1924-1936

Ночью обливаюсь потом. В силу необходимости лежу всю ночь только на правом боку, а это тяжело. А на спине и левом воспаленном бедре не могу. Днем весь день на спине. Ходить я не могу совсем, лежу целые сутки. Вот тебе набросок общего состояния. Невеселый. Я писал Михаилу Ивановичу. Но он не ответил — жаль. Ну, что же, так и быть. Я вообще терпеть не могу медиков. Теперь органически не переношу. И если бы я писал тебе как медику, а не как милой, славной девушке, то тебе пришлось бы выслушать довольно невеселые вещи. Галочка, у меня порой бывают довольно большие боли, но я их переношу все так же втихомолку, никому не говоря, не жалуясь. Как-то замертвело чувство. Стал суровым, и грусть у меня, к сожалению, частый гость.

Галочка! Ты пишешь о бодрости и воле. Малыш мой хороший! Бодрость и воля. Последнее у меня есть, но первого нет. Оно вытравилось чисто физическими страданиями. Если бы сумма этой физической боли была меньше, я бы «отошел» немного, а то иногда приходится крепко сжимать зубы, чтобы не завыть по-волчьи, протяжно, злобно.

Как ты узнала про Пуринь?

Тебе, наверное, сказал Новиков? Другой раз напишу. Во всяком случае, это неразвернутая страница в моей так рано сломленной жизни. Если ты найдешь среди работы свободную минутку, то будешь хоть изредка писать мне.

Спасибо Михаилу Ивановичу, за молчание не говорю… Фаине Евсеевне привет, также твоей маме, сестре. Я знаю, что ты славная чудачка. Нас тем более связывает одно твое выступление, за которое жму тебе руку, моя хорошая Галочка, «старушка».

Н. Островский (Коля).

18/VII-26 г.

7 А. П. Давыдовой

22 октября 1926 года, Новороссийск.

Милая Галочка!

Вчера получил из Москвы твое письмо. Я, когда был в Харькове, скучал убийственно, и если бы я знал твой адрес, то, безусловно, привалился бы к тебе и надоел бы тебе до смерти.

Но, к сожалению, ни черта не получилось.

А проклятый институт, то я каждый раз, когда еду с Новиковым около него, отворачиваюсь, — так он мне опостылел.

Угробил я два года своей жизни ни за грош. А я тебя так хотел видеть. Но и[нститу]т был заколочен, и ты писала, что весь август будешь в Люботине. Получилось черт-те что. Я имел [намерение] заехать к Фаине Евсеевне, но так получилось, что не смог, и вообще то время, что я пробыл в Харькове, прошло как-то серо и нудно.

В Москве же я отдохнул в первый раз за всю свою жизнь. Был в кругу ребят-друзей, набросился на книги и все новинки; жаль только, что было это коротко — всего 21 день. Почему я опять в Новороссийске? У меня буза, как знаешь, общая, и вот врачи погнали на юг жить. Здесь год — минимум, а то в Москве, если бы остался, то у меня открылся бы процесс в легких.

Здесь тепло — солнце, хорошие дни и не слышно осени.

Иногда набежит ветер, холодный норд-ост. Здесь буду до апреля, а потом курорт Анапа, отсюда 40 верст. Там и проживу на берегу моря до осени, а там будет видно, куда ветер подует. Если вернутся силы хоть немного, буду работать. А если нет, то надо будет подумать, что дальше. У меня, Галочка, одна печаль — это позвоночник. Он разболелся вдрызг, и все остальное кажется мелочным по сравнению с ним. Задыхаюсь по ночам буквально. На спине не могу лежать из-за рук и ног, а на боку страшно больно. Сам поворачиваться не могу никак, меня поворачивают. Ходить почти не могу. 10 шагов в день и то с большим трудом. Спондилит настоящий, только еще не ясно, какой.

Ты напиши, Галочка, есть Михаил Иванович в и[нститу]те или нет. Я думаю написать ему про все и спросить, не сделать ли мне корсет, поскольку встал вопрос о спине. Ты увидишься с Фаиной Евсеевной, поговори с ней, как она смотрит насчет корсета. Будет ли от него толк?

Как видишь, дела липовые. Из физической лихорадки никак нет сил выбраться, все идет полоса упадка, а не возрождения.

Много нужно воли, чтобы не сорваться раньше срока. Бывают и невеселые дни, когда все кажется темным, но в основном контроль есть. Слишком тянет жизнь с ее борьбой и стройкой, чтобы пустить себя в расход. Живешь вечно новой надеждой, что хоть как-нибудь буду работать. Жизнь пока бьет, и ей сдачи дать — нет сил.

Но поставим еще одну ставку — будущее лето и море, — если возьмет, то хорошо.

Напиши про наших общих знакомых, где они? Что, ин[ститу]т еще не работает? Что ты без работы? Привет маме и сестре и Фаине Евсеевне. Буду писать больше. Сейчас физически нехорошо, потому пишу плохо и мало. Жму руку, Галочка.

Н. Островский (Коля).

Адрес: Новороссийск-порт. Шоссейная ул. № 27.

22/Х-26 г.

8 А. И. и Е. А. Островским

24 октября 1926 года, Новороссийск.

Дорогие батьку и Катуся!