Том 3. Невинные рассказы. Сатиры в прозе

— Да ведь это все пуф! — сказали они, — это всё французы привезли! Извозчики — вот главное дело! — извозчики — вот корень причины! — извозчики, извозчики, извозчики!

И снова в глазах всех присутствующих замелькали извозчики, извозчики, извозчики!

— Вот оно дело-то! — продолжали усы, — вон он сыт, наелся, — его и колом с печи не своротишь! А вот как хлебца-то нет, он и пошел, и пошел… а уж как пошел, так, известно, что будет!.. знаем мы! видали мы!

— О, ваше замечание совсем справедливо! ваше замечание выхвачено из природы! — отозвались брови, — голод, голод и голод — вот моя система! вот мой образ мыслей!

— Так вот с какой точки зрения должно смотреть на предмет! — таинственно повторили усы, — а уж что тут животное! Животное, известно, скотина!

— Однако ж, читали ли вы в «Петербургских ведомостях» артикль?[91] — возразил портфёль, с необыкновенным усилием напирая на слово «артикль».

— Знаем мы! — читали мы! — вздор все это, надуванция! гога и магога!

— Однако ж с большим увлечением написан…

— Увлечение? — загремела венгерка, — уж позвольте, насчет увлечения…

— Ги-ги-ги! — отозвалось по соседству.

— Так вот, изволите видеть, я все насчет увлечения-то! — продолжала венгерка, — да вот барышеньке все что-то смешно… веселая барышенька!.. так вот, насчет того-то… у меня, смею вам доложить, покойник батюшка, царство ему небесное, предводителем был, так вот это увлечение! Как замахает, бывало, руками… у! Отстаивал, нечего сказать! умел-таки постоять за своих покойник! Нет, нынче такие люди повывелись! — с фонарем таких не отыщешь! — нынче все разбирают: может, дескать, и прав!.. о-ох, времена тугие пришли!.. а барышенька-то все смеется… веселая барышенька!

— Когда же можно вас видеть? — говорил между тем исподтишка студент.

— Ах, какие вы, право, странные! — отвечала веселая барышенька, еще пуще закрываясь платком.

— Вы находите? — снова начал студент.

— Разумеется! ги-ги-ги!

— Отчего же — разумеется?

— Да как же это можно!

— Да отчего же это неможно?

— Да нельзя!

— Странно! — сказал студент, хотя, по-видимому, не отчаивался еще в успехе своего предприятия.

— Главное дело в том, — соображали вслух усы, — чтоб человеку цель была дана, чтоб видел человек, зачем он существует… вот главное — а прочее все пустяки!

Иван Самойлыч начал прислушиваться.

— То есть вы разумеете под этим то, что у французов зовется проблемою жизни? — спросил портфёль, сильно напирая на слово «проблемою». — Что французы? что немцы? — лаконически отвечали усы, — уж поверьте моей опытности, уж мне лучше знать это дело, уж я там и служу… все это надуванция, все гога и магога!.. это дело мне вот как известно!

И снова усы показали обнаженную ладонь чрезвычайно почтенного размера.

— Однако ж, согласитесь со мной, ведь и французская нация имеет свои неотъемлемые достоинства… Конечно, это народ ветреный, народ малодушный — кто же против этого спорит?.. Но, с другой стороны, где же найдете столько самоотвержения, того, что они сами так удачно назвали — резиньясьйон?[92] а ведь это, я вам скажу…

— Знаем мы! — видали мы и французов, и немцев! — пожили-таки на своем веку! — говорили бесчувственные усы, — все это вздор! — главное дело, чтоб человек видел, что он человек, знал бы цель!.. Цель-то, цель — вот она штука, а прочее — что? вздор! все вздор!.. уж поверьте моей опытности…

— Вот вы изволили выразиться насчет цели нашего существования, — скромно прервал Иван Самойлыч, — изволите видеть, я сам много занимался насчет этого предмета, и любопытно бы узнать ваши мысли…

Усы задумались; Мичулин ожидал с трепетом и волнением разрешения загадки.

— Лакей! что ж ты, братец, не остановишь? ворон считаешь, тунеядец! — загремела венгерка.

— Так и я тут выйду, — меланхолически сказали усы.

— А как же ваши мысли насчет этого обстоятельства? — робко заметил Иван Самойлыч.

— Все зависит от того, с какой точки взглянуть на предмет! — разом сообразили усы.

— О, это совершенно справедливо! ваше замечание выхвачено из натуры! — отозвались надвинутые брови, — все, решительно все зависит от точки зрения…

Усы и брови вышли из кареты. Медленно и неповоротливо поплелся снова экономический экипаж по гладкой мостовой.

— Когда же вас можно видеть? — по-прежнему спрашивал студент у веселой барышеньки.

— Ах, какие вы странные! — по-прежнему отозвалась барышенька, закрывая рот платком.

— Отчего же — странный? — приставал студент.

— Да как же это возможно!

— Да отчего же это невозможно?

— Да оттого, что нельзя!

— А я так думаю совсем напротив, — отвечал студент и дернул за снурок.

— Пойдемте! — снова сказал юноша.

— Ги-ги-ги!

Карета остановилась, студент вышел, барышенька немножко подумала — и все-таки пошла за ним, сказав, однако ж: «Ах, право, какие вы странные! уж чего не вздумают эти мужчины!» — но сказала она это решительно только для очищения совести, потому что студент уж вышел и ждал ее на улице.