Том 3. Над Неманом

Медленный тихий голос рассказчика на горе словно соперничал своей монотонностью с однообразным журчанием ручейка внизу. По временам Анзельм останавливался и искал в памяти выражение или слово, которое не употреблял в обычной жизни, но не хотел выкинуть из старого сказания. Теперь, с видимым напряжением мысли, он сплетал в голове нить повествования, боясь сбиться или пропустить какое-нибудь событие.

— В то время, — заговорил он, — на этом месте не было ни одного вершка вспаханной земли, не было следов людского жилища. И с той и с этой стороны реки, направо и налево, была только одна сплошная пуща. Ян и Цецилия облюбовали себе то место, где теперь стоит памятник, а тогда стоял старый дуб — такой старый, что в его дупле можно было целого буйвола спрятать, — вот под этим-то дубом они первым делом построили себе хату, такую же нуму без печи и трубы, чадную, бедную и убогую. Построить лучшую они и не могли сначала.

Короче сказать, он рубил деревья, обтесывал бревна и сколачивал их вместе, а она собирала орехи и дикие яблоки, готовила рыбу, доила буйволицу, которую скоро приручила к себе, чинила одежду, а когда приходил вечер и Ян ложился йод дубом с натянутым луком наготове, чтобы во всякую минуту оборониться от дикого зверя, — Цецилия садилась у его изголовья, играла на лютне и пела. Верно, из высокого дома была, потому что пела и играла, как ангел, а ручки у нее были белее снега. Да не надолго этого хватило: в трудах да невзгодах постоянных, в постоянном страхе Цецилия скоро загорела, окрепла, стала похожа на буланую лань, которой труды и одинокая жизнь нипочем. Как у прародительницы рода человеческого, волосы у нее были золотистые и такие длинные, что она могла закутаться в них с головы до ног и окутать свою лютню. Когда, поздним вечером, она пела над утомленным мужем, он сквозь сон гладил ее по волосам, а на восходе солнца вставал веселый и бодрый, ибо ее любовь утешала его сердце и подкрепляла его силы.

Однако, несмотря на любовь и согласие, им по временам приходилось так трудно, что другим людям и не понять этого. Все вокруг было не так, как теперь, — дичь страшная, глушь… По лесу ходили стада зубров, туров, медведей, волков; в ветвях деревьев сидели настороже хищные ястреба и кречеты; кривоносые орлы широко раскидывали свои крылья. По ночам стонали совы, а на деревах сидели рыси, и глаза их светились словно огоньки. По временам вороны и галки черной тучей закрывали все небо, а дикие лошади оглашали лесную глушь своим пронзительным ржанием. Близ реки и во всех сырых местах водилось видимо-невидимо жаб, ужей, лягушек. И река была не такая, как теперь, а гораздо глубже и быстрее, и воды ее, разливаясь, покуда глаз хватал, бились в берега и пробивали себе новые рукава, — вот и овраг этот прорыли.

Как они все это вынесли и вытерпели, богу одному известно; достаточно, что все вынесли и вытерпели. Уж именно правду сказал кто-то, что ни один человек силы своей не знает, пока она не потребуется. Правда и то, что в то время многое и благоприятствовало им. Всякий рабочий инструмент и охотничье оружие они принесли с собой или на месте сделали, и сделали, как следует, крепко. Лес давал им дикие яблоки, орехи, ягоды, грибы; к реке на водопой сбегались стада оленей и серн; наверху жили белки, а внизу скрывались тысячи зайцев и куниц; в воде бобры строили свои дома. Нужно было только опустить в воду удочку, сеть или вершу, чтобы вытащить такую рыбу, каких теперь и в помине нет.

А прелесть-то, какая была вокруг! Соловьи пели по целым ночам, ласточки и голуби сами искали себе убежище под кровлей нумы. Цецилия приручила к себе лань, и та неотступно следовала за своей госпожой. Одним словом, и хорошо там было и тяжело, и страшно и безопасно. Много вынесли первые люди, поселившиеся здесь, — и холода и голода натерпелись вдоволь.

Может быть, двадцать лет прошло в такой муке, как по пуще пошел слух об этих людях, что они своим трудом и уменьем расчистили несколько десятин леса, засеяли поля хлебом и засадили разными растениями, построили себе дом, чистый, с печью, как следует; пошел слух, что у них можно добыть вещи, которых на много верст вокруг и в помине не было. Потянулись к ним люди из разных поселений посмотреть, что за чудеса такие творятся, а, придя, оставались надолго, приглядываясь к невиданным еще ремеслам. Иные просили, чтобы их оставили навсегда, но Ян и Цецилия дождались более верных и надежных помощников. Шестеро сыновей и шесть дочерей родилось у них и выросло у берега этой реки, в глубине этой пущи, под покровительством божиим.