Том 3. Над Неманом

Ядвига уже кое-что слышала о нем от своих братьев и по нежным взглядам, которые бросал на нее Ясмонт, скоро сообразила, что он задумал. Посмотрев еще раз на Яна, она вдруг повеселела и стала любезничать с Казимиром. Коли так, ну, что же! Пусть видит, что и ее еще не оставили бог и люди! Весьма учтиво, тщательно подбирая слова, она заговорила о том, как печально, что кончается лето и начинается зима. Правда, в летнее время много работы, но зато больше и удовольствия, а зимой ее совсем съедает тоска. На это Ясмонт степенно отвечал, что всякому времени своя пора и что так уж определено господом богом, чтобы была пора рождения и пора смерти, пора радости и пора печалей. Потом неожиданно спросил, поверит ли она, что уже три раза на этой неделе он видел ее во сне? Ядвига усомнилась в этом. Другое дело, если бы она давно была знакома с паном Ясмонтом, но мудрено увидеть во сне того, кого так мало знаешь. Тогда Ясмонт тихонько шепнул:

— Что держишь в уме, то и видишь во сне… А насчет того, будто мало знакомы, — прошу извинения! Я все ваши тайны знаю и в сердце вашем, словно в открытой книге, читаю…

И он снова принялся ей что-то нашептывать, поглядывая в сторону Яна; Ядвига густо покраснела, громко засмеялась и еще громче ответила:

— Не извольте беспокоиться! Я в нем нуждаюсь, как собака в пятой ноге!

После чего она стала громко разговаривать с братьями и с многими девушками. Только зоркий глаз мог открыть, что внутри у нее все бушевало. Заливаясь смехом, она прижимала кончиком веера то одно, то другое веко, а глаза у нее блестели так ярко, что Ясмонт сравнивал их с бриллиантами и смотрел в них с великим и искренним восхищением. Танцовать она не хотела и долго не поддавалась уговорам братьев и вздыхателя. Однако, поразмыслив, обещала разок протанцовать, но только разок и непременно краковяк. Только раньше она хотела посмотреть, что делает дедушка и не нужно ли ему чего. Она пошла к выходу, а Ясмонт, схватив Витольда за руку, зашептал ему на ухо:

— Сделайте милость, пригласите панну Ядвигу на краковяк и танцуйте с ней во второй паре. Я бы сам хотел, да мне нужно быть в первой паре с первой панной дружкой.

Потом бросился на гумно и закружился на току, крича:

— Эй, музыка, играй, а то ноги свело! Краковяк, Заневские!

Музыканты, успевшие отдохнуть, грянули на все гумно веселый краковяк. Но танец не скоро начался: многие не умели его танцовать и не могли найти себе пару. Наконец набралось пар двенадцать во главе с первым дружкой. Он, правда, предпочел бы танцовать с Домунтувной, но, из уважения к обычаям, вылетел вперед с первой дружкой, а вслед за ними понеслись и другие, громко постукивая каблуками и ловко изгибаясь в обе стороны.

Юстина ничем особенным не выделялась среди девушек. Она была не так хороша, как черноволосая Осиповичувна, и не так стройна, как Антолька или сестры Семашко, зато танцовала она более грациозно и плавно, чем они. Легко опираясь на руку своего кавалера, она, словно лебедь, плыла впереди, сияя улыбкой, не сходившей с ее пунцовых губ. Зрители, сидевшие и стоявшие вокруг, глядя на нее, качали головами и шептали, что с такой прекрасной панной, пожалуй, не откажешься танцовать хоть до самого скончания мира. Ян, упорно следивший за ней из-за стены высоких чепцов, не сводил с нее огненного взгляда. На лице его появилась блаженная улыбка. В нетерпении он несколько раз топнул ногой, наконец, сунул руку в карман, достал бумажные перчатки и, поспешно натянув их, перескочил через лавку, на которой сидели старухи. На лавке поднялся отчаянный визг: чепец пани Гецолд, задетый его локтем или даже — упаси бог! — ногой, сдвинулся ей на ухо, что весьма разгневало арендаторшу и насмешило ее соседок, поспешивших, однако, выразить ей свое горячее соболезнование.

Но Ян даже не обернулся и, не замечая вспыхнувшего позади возмущения, перебежал дорогу первой паре, громко хлопнул в ладони и крикнул на все гумно:

— Поддать жару!

Все знали, что это означает, и танцоры тотчас стали пятиться назад, обнимая девушек, стоявших возле, а танцорка из первой пары, вскинув на Яна радостный взор, легко, словно птица, порхнула к нему в объятья. Он, впервые обхватив ее стан, залился горячим румянцем и поднял к небу глаза. Потом, будто обезумев от гордости и счастья, взлетел над землей и, подняв руку кверху, а лицом склонившись к лицу Юстины, горделиво и шумно повел хоровод вокруг всего тока.

— Ну, хоть раз пятки зачесались, пустился в пляс! — заговорили в толпе.

А он встал возле музыкантов, остановил другие пары и чистым, прекрасным голосом запел во всю ширь полей:

Светит месяц… Ночку
Ярко озаряет,
Разлюбить дружочка —
Силы не хватает.