Том 3

Сережа понял, что она оскорблена его подлостью и мстит ему. Он смиренно пополз обратно вдоль траншеи, размышляя о том, как невыгодно быть подлым — все презирают.

— Однако, — сказал Васька после десятиминутного ожидания, — похоже на то, что старик надул.

Подходила Надя в белой блузке с пионерским галстучком и в зеленой шляпе с красной лентой.

— С ума он сошел, — сказал Васька. — Сплошные девчонки. Знал бы, не поехал.

Когда Лукьяныч, с веслом на плече, явился на берег, ребята сидели понурые, измученные ожиданием, разуверившиеся во всем на свете. Сережа и Фима кинулись навстречу Лукьянычу с криком:

— Мы думали, вы не придете!

Посмеиваясь, Лукьяныч достал из кармана часы, показал:

— Без пяти пять. Условились в пять. Вы тут небось с утра? Без обеда? Ладно, сейчас поплывем. Повторяю, товарищи, запоминайте: челн — не пароход, нельзя вскакивать, нельзя наваливаться на борт. Не будете сидеть смирно — другой раз не возьму. На-ка, держи весло.

Сникают замок, гремит цепь, усталости как не бывало, сердца бьются, глаза блестят — до чего хорошо, сейчас поедем, до чего счастливый этот мальчишка, которому дали весло… Только Надя держится томно и тонно, она большая, балерина, она выше всего этого.

— Навались, помогай! Эй, дубинушка, ухнем! Раз-два — взяли!

Каждому кажется, что именно оттого, что он схватился за борт своими руками и со стоном ударился о челн своей грудью, — челн тронулся, с тихим шипеньем тронулся по мокрому песку и пополз к воде.

— Поддай, поддай, богатыри!

Челн на воде.

— Сели.

Девочки у одного борта, мальчики у другого.

— И не забывать лозунг: аб-со-лютно смирно!

За бортом зазмеилась быстрая серебряная вода.

— Водичка, водичка! — скороговоркой сказала Фима и опустила руку в воду. Надя тоже опустила, визгнула и сказала:

— Холодная.

Ваське очень хотелось опустить руку в воду, но он не сделал этого, чтобы девчонки не подумали, что он им подражает.

Сережа сидел тихий и смотрел на волшебные берега, плывущие мимо.

А погода была яркая, тревожная — солнце и кучками в небе густые, круглые облака, ветер, налетающий порывами, солнце печет, а ветер холодный. Все время дуют холодные ветры, до сих пор нельзя купаться, купаются только отпетые мальчишки вроде Васьки; старики говорят, что настоящее лето начнется после того, как пройдет проливной дождь с хорошей грозой.

Плыли против течения. Ветер подувал от устья, плыть вверх было нетрудно. Лукьяныч правил с осторожной силой.

— Вот я вам покажу одно местечко, — сказал он.

Высоко на берегу росла группа старых осин. Когда набегал ветер, их серебряная листва струилась, как вода, и внизу в реке струились их отражения. Галки кричали в осинах.

— Это местечко? — спросила Фима.

— Нет, — ответил Лукьяныч. — То местечко за поворотом. Мы там, возможно, причалим, и вы, барышни, наберете водяных лилий. Я Сережину маму туда возил, когда она была маленькая.

Сережа прислушивался.

— Как ты думаешь, — спросил он у Васьки, — это не Галя-Галя кричит?

— Еще выдумай, — сказал Васька. — Других галок нету, кроме твоей.

— Какая Галя-Галя? — спросила Фима.

— Это у него ручная галка была, — свысока объяснил Васька. — Я ему достал.

— Ее звали Галя-Галя, — сказал Сережа. — Она улетела.

Он продолжал вслушиваться. Глаза его стали большими и тревожными. Вдруг весь покраснел, даже уши покраснели, и с отчаянной надеждой крикнул что было силы:

— Галя-Галя-Галя!

«Кар!» — громко и явственно раздалось в ответ, и что-то черное метнулось в серебре осин.

— Галя-Галя! — вне себя крикнул Сережа, вскочил и бросился к борту, у которого сидели девочки. За ним бросился Васька. Челн качнулся, хлебнул воды, ребятишки, как горох, посыпались в воду.

Все это произошло в одну секунду. Лукьяныч и опомниться не успел. Он сидел один в пустом челне, челн, успокаиваясь, раскачивался все тише, в осинах кричали галки.

— Ааах! — сказал Лукьяныч и стал срывать с себя сапоги. Лихорадочно разуваясь, осматривался: к челну, вытаращив полные ужаса черные глазенки, по-собачьи плыла Фима.

— Не сюда! Не сюда! — крикнул Лукьяныч. — К берегу плыви, тут отмель близко! Челн все одно уйдет!

Фима деловито повернула и поплыла к берегу.

— Молодец! — крикнул ей Лукьяныч и прыгнул в воду.

Рядом вынырнул Васька, сплюнул, высморкался левой рукой — правая держала за волосы Сережу.

— К берегу! — сказал Лукьяныч. — Доплывешь?

— Еще чего спросите! — отдуваясь, сказал Васька и поплыл, гребя левой рукой.

— Где Надя? — крикнул Лукьяныч вслед. Васька не ответил, должно быть, ему приходилось трудно. Лукьяныч нырнул, вынырнул метров на пятьдесят ниже, огляделся: вольно качаясь, перед ним уплывал челн, а за челном плыла шляпа — течение играло концами лент. «Шляпу не могло сорвать, — сообразил Лукьяныч, — она на резинке, под самый подбородок резинка. Где шляпа, стало быть, там и голова…»