Том 3

Характерно и то, что даже когда он говорит женщине вещи неприятные, даже порой жестокие, его мысленный взор обращен и на себя, а не виноват ли и он сам? Но главный мотив в любовной лирике Кулемина — открытие:

Я никогда тебе не говорил,

Что ты бываешь вовсе некрасивой, —

Не в тот момент, смятенный и трусливый,

Который нам, мужчинам, чаще мил…

Я не скажу, когда ты некрасива.

Пусть будет то открытием моим.

Ведь все равно тот миг неумолим,

То естество твое, порок и сила.

Стоит обратить внимание на строчку: «Пусть будет то открытием моим». Нужно большое мужество оставлять в себе подобные открытия в любимой женщине. Есть что-то блоковское в этих признаниях, что-то от стихотворения «Перед судом». Здесь тоже суд. Но если у Блока есть признание какой-то своей вины, а вернее, виноватости жизни, то у Кулемина главный мотив другой: молодая душа поражена неприятным открытием, но не сломлена. Она еще будет зреть и постигать тайны женской природы.

Этот же мотив звучит и в лирической поэме «Я — Малахит», когда молодые солдаты в девчонке-радистке, наравне с ними несущей все тяготы войны и ничем не отличимой от ребят, вдруг увидели женщину. Однажды, к их удивлению, она согрела в каске воду и помыла волосы. Только и всего — помыла и расчесала.

Расчесывала волосы

Девчонка.

Они с руки

По выцветшей стекали

Гимнастерке,

Как ручейки…

Здесь нет нужды передавать все содержание этой поэмы, посвященной суровой и чистой фронтовой любви, которую иногда пытаются унизить нечистоплотные люди.

Василий Кулемин был болен красотой любви, красотой жизни. Он был активен в этой прекрасной болезни. Она заставляла его гневным словом встречать всякую пошлость, всякую несправедливость, и красоту он понимал в первую очередь как правдивость.

До своего последнего крутого взлета Василий Кулемин хоть и медленно, но верно набирал высоту. После сборника «Севастополь» вторая его книга — «От сердца к сердцу» — вышла только через десять лет. Зато потом больших перерывов уже не было, его книги стали выходить одна за другой: «Русские вечера» (1957), «Ожидание» (1959), «Облака» (1961) и другие, изданные при жизни. И в них поэт брал все новые и новые высоты. И не случайно он сказал о себе:

И я иду к седьмому небу

Сквозь семь тревог н семь потов.

Что же движет поэта на большие высоты? Честолюбие? Нет, честолюбие без любви бесплодно. Кроме того, честолюбцу легко утешиться. Любовь к женщине? Она может пройти и погаснуть. Не гаснет в человеке только любовь к Родине. Но, когда эта любовь пассивна, она тоже бесплодна. Важно сознание, что ты тоже в боевом строю. У Василия Кулемина такое сознание было.

Мне хочется перекинуть

К отваге будущей мост, —

Ведь гаснут луга без ромашек,

И небо гаснет без звезд.

Мне их золотая доверчивость

Так помогает жить!

И пусть не свершил я подвига,

Я мог его совершить.

Когда поверженный болезнью поэт неподвижно лежал на больничной койке и писал очень добрые, очень умные и проникновенные стихи, едва ли он понимал, что совершает свой гражданский подвиг.

Я видел его тогда.

Перед его глазами висела большая стеклянная люстра. Он жадно смотрел на нее. И я вдруг понял почему. На люстре отражалось движение улицы — улицы Правды, по которой двигались его друзья, по которой так много ходил он сам и которую уже не мог увидеть. Люстра для него в эти дни стала как бы экраном жизни. Глядя на нее, он думал и писал о Родине, о любимой, о друзьях. Он думал и о себе. Здесь родились его пророческие строки:

Мне кажется: придет признанье,

А я уж прорасту травой.

Так не со мной с одним в России,

Так было не с одним со мной.

ВЕСЕЛЫЙ ТАЛАНТ

Вскоре после Отечественной войны на одном из семинаров Литературного института шел разговор о нашей поэзии. Уже тогда среди имен, привлекавших внимание, было названо имя Сергея Смирнова. Один из критиков, признавая за ним талант, утверждал, что его поэзия находится не на главном направлении.

— Это из второго эшелона, из ремонтной бригады.

Незадачливый критик даже не заметил, что этой фразой он обнаружил лишь неподвижность своей критической мысли. Меняются времена — меняются главные направления. В то время главным направлением поэзии была поэзия послевоенного восстановления страны, поэзия именно «ремонтных бригад» и мастеровых, и, как одному из таких мастеровых, Сергею Смирнову уже принадлежало заметное место. Его лирический герой представлялся мне добрым русским умельцем, который входил в разрушенный или только что отстроенный дом с веселым рубанком, с острой сатирической ниш-сой и с шуточками принимался за дело. Здесь подпилил, там подстрогал, на минуту над чем-то призадумался и снова повеселел — и в доме уже уютно, светло, весело. В нем хочется жить.