Том 3

Привожу эту цитату не для того, чтобы сказать: «Ах, каким несознательным был Багрицкий!» Нет, деревенская тема его не занимала. Даже приведенная мной цитата чуть ли не единственная в «Человеке предместья». Но при том авторитете, каким пользовался поэт, эти стихи не могли не вооружить чистоплюев с их потребительской диалектикой: «Навоз — это плохо, а молоко — это хорошо».

Наивно думать, что все недостатки пришли в деревню от высокомерных стихов. Мы знаем, что в основе недостатков лежали причины экономические и меры для их ликвидации приняты тоже экономические, но все же мы не можем снять с себя ответственности. Человеку земли не так легко от нее оторваться. И если человек от нее легко оторвался — значит, он утратил к ней любовь. Вот за эту . любовь к земле мы, поэты, и ответственны. К чести нашей, поэзии, она уже давно забила тревогу об утраченной любви. Об этом писали Твардовский, Яшин, Кулемин, Луконин, Ковалев и другие. Но более постоянным и последовательным приверженцем этой темы стал Сергей Викулов. Он прошел вместе с деревней все ее послевоенные этапы. Как подлинный ее певец, он имел право сказать:

Стихи мои о деревне,

И радость моя и боль!

Кто зову земли не внемлет,

Едва ль вас возьмет с собой

В дорогу —

развеять дрему…

Глухому к земле, ему

Стихи про Фому-Ерему,

Сермяжные, ни к чему.

Но рядом с этими чуть-чуть грустными стихами уже появились новые, написанные в боевом ритме:

Нет, дорога в деревню —

не к тылу дорога.

Нет, деревня сегодня —

не тишь да покой.

Как от дота до дота,

от стога до стога

Здесь бесконечный, но яростный

катится бой!

Из атаки в атаку — не падают, держатся

Косари. Раскален добела небосклон.

Бой победно гремит!

Возвращаются беженцы

и срывают прошившие доски с окон.

Этим стихам можно верить. Они взяты из самой жизни. Читая их, невольно вспоминаешь послевоенное время, когда появилось много поэм на сельскую тему. Среди них были поэмы интересные, такие, как «Флаг над сельсоветом» Алексея Недогонова, «Весна в «Победе» Николая Грибачева. Но у большинства поэм была одна характерная черта. Если в одной поэме жизнь колхозников изображалась хорошо, то в другой еще лучше, а в третьей и еще лучше. За несколько лет герои поэм так продвинулись вперед, что жили уже в коммунизме. И тут опять появилось презрение к личной коровенке, к личному петуху и прочей личной живности. Ясно, что такими эфемерными поэмами мы не могли воспитать в молодых людях любви ни к земле, ни к поэзии. И если поэзию сегодня любят, а ее действительно любят, то любят за правду.

Легко сказать: за правду. А ведь правда в поэзии достигается не только знанием жизни, но и мастерством, умением создать поэтический образ, умением найти новые художественные средства. Отработанное уже не действует. Поиски нового не обходятся без накладок. Однажды мне пришлось читать стихотворение И. Костина «Стога».

Я луг, торжественный и ровный,

Представил как ракетодром.

Горячим солнцем разогреты,

Нацеливаясь в небосвод,

Стога стояли, как ракеты,

Взлететь готовые вот-вот.

Формально стихи звучат как будто современно, пока не подумаешь: «А зачем стогам в космос? Их надо на ферму, да не растерять по дороге». При этом вспоминается разговор с кадровым военным о состоянии нашего мира. «По стоимости одного выстрела, — говорил он, — когда-то мы стреляли хромовыми сапогами, гармонями, потом начали стрелять лошадьми, коровами, поздней — домами, не деревенскими, а городскими — многоэтажными. Теперь же с каждым ракетным выстрелом в небосвод улетают целые города». В случае со стогами поэт хотел во что бы то ни стало модернизировать, осовременить образ, но выстрел получился холостой. Задача оказалась решенной поверхностно. А между тем накладные расходы на поэзию прибавились.

Другая тенденция в деревенской теме — это облегченное, почти опереточное изображение сельского труда, скорее похожего на забаву. Так, уже давно не новичок в поэзии, Надежда Полякова изображает «Сенокос». Начинает она неплохо: «Рассыпчатую сухость сена на вилы женщина берет», но продолжение уже надуманное. Женщина начинает петь.

Сама собой слетает песня

С ее сухих, горячих губ.

Пой, женщина, легко и чисто,

Вся в ясных солнечных лучах,

Пусть кофта алого батиста,

Как маки, рдеет на плечах.

Пой, забывая и прощая,

И все предвидя впереди,

Смеясь, что ветер, не смущаясь,

Целует вырез на груди.

Желание придать образу привлекательность толкнуло поэтессу к нелепости. Когда женщина берет сено на вилы и начинает поднимать его на высоту стога или воза, ей, конечно же, не до песни. Для нее и сами-то вилы тяжелы, а с сеном — не так-то оно и легко! — во много раз тяжелее. А поднять нужно не один навильник, а множество раз — с утра и до заката солнца. Вот почему концовку стихотворения воспринимаешь с еще большим недоверием.

Во сне счастливейшей на свете

Опять потянешься к стогам,

И снова будет жадный ветер

К высоким ластиться ногам.