Суходолов
Майя. Как?! Зачем?!
Суходолов. Просто — в печке на огне… И тогда ничего не будет.
Майя. А что же может быть?
Суходолов. Мало ли что!
Майя. Эти письма — чистая поэзия…
Суходолов. Мне не положена поэзия… не понимаете?
Майя. Тогда вы не пишите.
Суходолов
Майя. Не беспокойтесь, никто на свете не узнает.
Суходолов. Какая страшная радость смотреть на вас…
Майя. Ни себе, ни мне этот человек солгать не может… любит.
Суходолов. Спи, дорогая, поздно.
Марина. То-то вот что поздно… А то сказала бы я все, что знаю про тебя.
Суходолов. Ну хорошо, скажи.
Марина. И скажу. Не любишь ты свою жену. И она тебя не любит. А то не стал бы молоть мне, что твоя жизнь прошла. Сколько я вас помню, вы никогда друг к дружке горячо не относились. А как поднялись, то и вообще почти что порознь жить стали.
Суходолов. Зачем ты все это мне твердишь?
Марина. Зло берет… терпеть не могу ложной жизни. У него жена где-то пропадает, а он толкует о старости. Не в том дело.
Суходолов
Марина. Скрипач на горизонте появился.
Суходолов. До чего ты, Марина Герасимовна, говорить интеллигентно научилась. Горизонт… А что это такое «горизонт», ну-ка, скажи?
Марина. С образованным хозяином пятнадцать лет по России скитаюсь. Просветилась.
Суходолов. Нет, все-таки — что такое горизонт?
Марина. То самое…
Суходолов. Не знаешь, а мелешь… Горизонт — это великое дело… И когда он исчезнет… ни зги не видно… тогда дело дрянь.
Марина. А ты правду слушать не уважаешь. Скажи лучше, где жена?
Суходолов. Оставь меня в покое, иди спать.
Марина. Эх ты… не проспал ли ты свою жизнь?
Суходолов. Проспал — не вернешь.
Марина. И не жалко?
Суходолов. Эх ты… добрая подружка бедной юности моей[10]… Это стихи.
Марина. Сам ты добрый. Даже удивительно.
Суходолов. Что удивительно?
Марина. Что добрый… любезный какой-то.
Суходолов. Ну, сядь.
Марина. Ах, все-таки и с темной бабой поговорить приятно, даром что горизонта не понимает. Поговори.
Суходолов. Нет, почему ты считаешь, будто я какой-то любезный?.. Мне это очень важно.
Марина. Потому что давно таким не был.
Суходолов. Каким?
Марина. «Каким», «каким»… Любезным.
Суходолов. «Любезным», «любезным»… Будто я на людей кидался.
Марина. Кидаться не кидался, а нелюдимым был до крайности. Мне-то ничего, а чужому человеку — страх.
Суходолов. Умные вещи говоришь ты, старуха. Откуда берется.
Марина
Суходолов. Так, вот так… умные и большие. Ведь я, например, с ранней юности учился ненавидеть… Вспомни революцию, чапаевские годы.
Марина. Как не помнить. Ну так что же?
Суходолов. А то, что если это чувство потерять, то пиши пропало. Ты уже тогда не член нашей партии, а служащий в ее рядах. Поэтому классовую ненависть я считаю чувством святым и достойным. Но теперь у нас враждебных классов действительно нет. Спрашивается, кого же ненавидеть? Есть негодяи, отребье, воры… они достойны разве что презрения, а иногда и сожаления. Я ведь говорю сейчас о большой ненависти. Кого я должен ненавидеть в своей стране? Может быть, пора учиться любить…
Марина. Вот хорошо было бы…
Суходолов
Марина. Помирать не звали, а ты в исповедь ударился.
Суходолов. Ах, не мешай, а то мысль потеряю.
Марина. А ты не говори — любил.
Суходолов. Да. Вот признаюсь — славу люблю, будущее люблю, партию свою люблю, сына люблю, тебя, народ люблю, а вот человека обыкновенного, каждодневного я ведь не люблю. Я к нему отношусь подозрительно, чуждо отношусь к человеку. Что ты на это скажешь?
Марина. Что скажу? Врешь ты!.. Насчет людей одни разговоры, ты всегда о них заботился. А насчет характера — да, характер у тебя мягче стал.
Суходолов. Может быть, что-то зашевелилось, не одна ты заметила, но я в широком смысле толкую вопрос… философски.
Марина. И это… философски… врешь. Если бы ты людей не любил, то тебе бы и в голову не пришло, что ты их не любишь. Жену ждать будешь?
Суходолов. Чего ее ждать, она вполне здорова.
Марина. В мое темное время такие отношения назывались собачьими, а в твое — светлое — называются товарищескими. Спокойной ночи!