Гололоб. Если ты, Колоколов, с ними будешь так же, как с Симочкой, обращаться, последние разбегутся. Пойдем, Андрей, трудиться, пойдем, наш комсомольский вождь. Не плачь, прибавится и твоего полку… Только наша Симочка, наверное, не вернется.
Колоколов. Довольно! Чего вы от меня хотите? Прорабатывали, опять мало.
Гололоб. Какой ты сразу делаешься нервный! Пойдем, не обижайся. А вот Симочка уже не вернется.
Глаголин. Вы сами тут кончайте. Поеду в город, есть дела.
Маруся. Георгий Львович, подождите.
Глаголин. Что случилось?
Маруся. Вы сейчас свободны?
Глаголин. Свободен, дорогая, как ветер в поле. Что скажете?
Маруся. Тут одна женщина приехала, ей надо с вами наедине поговорить.
Глаголин. Кто же эта женщина?
Маруся. Не знаю, как сказать…
Глаголин. А вы скажите!
Маруся. Она ваша супруга.
Глаголин. Вот и хорошо. Вы всегда с добром.
Маруся. Как же быть, Георгий Львович?
Глаголин. А очень просто. Где она?
Маруся. Здесь она… сейчас.
Глаголин. Надя! Ну что же ты стоишь одна? Иди сюда ко мне.
Надежда Алексеевна
Глаголин. Как плечи бьются! Бедняга ты моя, бедняга… Ты успокойся, ты не плачь.
Надежда Алексеевна. Не очнусь никак!
Глаголин. А ты очнись.
Надежда Алексеевна
Глаголин. Как мы… Ты поняла? Как мы. Тут ни капли не отделишь, Надюша.
Надежда Алексеевна. Прости… конечно, так. Мы… После той жизни, что была у нас… милый, как ее выразишь?.. Я ощущала, знала все твои поступки, я даже слышала твой голос… Безумные вещи говорю, но оно же правда. Друг ты мой, не думала когда-то, что так люблю, что можно так любить.
Глаголин. А люди, Наденька, часто не сознают, на каких высших основаниях создаются их отношения… Но ты опять оговорилась: «жизнь была»… Как это так — была? А сейчас что такое? Да если хочешь знать, я так считаю, что и перерыва никакого не было. Видишь, я в прежнем состоянии — строитель! И у тебя, смотрю я, руки… черные. Где ты работаешь?
Надежда Алексеевна. В деревне. Даром кормить не будут.
Глаголин. Да-да, верно.
Надежда Алексеевна. Георгий, милый, ты откладываешь все свои вопросы.
Глаголин. А может быть, их нет у меня, вопросов.
Надежда Алексеевна. Как — нет вопросов? Разве ты ничего не знаешь?
Глаголин. Знаю.
Надежда Алексеевна. Все?!
Глаголин. Все не все, а чего не знаю, ты сама мне скажешь. Не волнуйся, не спеши. Колюшка наш здесь. Ты его видела?
Надежда Алексеевна. Видела, да… не позвала, сдержалась.
Глаголин. Зачем же сдерживаться, Надя?
Надежда Алексеевна. Из-за тебя. Ты пойми, в какое я попала положение. Ведь я еще боюсь людям показываться на глаза.
Глаголин. Наденька, скажи, что случилось? Если ты… если такие люди изменили, тогда беда. Я не могу поверить. Но ты скажи сама.
Надежда Алексеевна. То-то и беда, что надо говорить самой. Теперь за меня никто не скажет.
Глаголин. А мне и не надо никого.
Надежда Алексеевна
Глаголин. Так я и думал. Не мог найти следов. На поверхности твоя статья в газете, твой портрет, факты — окружают, бьют, а в глубине, во тьме — ты… человек, которого я знаю, как самого себя. Ох, трудно было мне! Верить — это очень трудное занятие. Ты лучше меня знаешь, о чем я говорю.
Надежда Алексеевна. Знаю. Ведь меня партизаны приговорили к смерти, когда Гринева и всю нашу подпольную организацию схватили немцы. А я одна осталась. Тогда меня спасли… Теперь опять все нити порваны. Одна была надежда на Гринева — погиб.
Нона
Глаголин. Что вы будете доказывать?
Нона. Они же вместе с Симочкой работали.
Глаголин. Да как же вы смели молчать, когда моей жене угрожало неслыханное обвинение!
Надежда Алексеевна. Ты не сердись. Ведь эта девочка и спасла меня от верной смерти, когда меня приговорили.
Глаголин
Нона. Да. Некоторые считают, что у меня нет души.