Том 3

Скрип кровати и шумное потягивание Оли подсказали Сергею, что девочка, как и он, ждет того лучика солнца, который, защекотав за ухом, вдруг ни с того ни с сего рассмешит до упаду, и тогда уже только и начнется утро.

Сергей не удержался и как можно медленнее раскрыл глаза. Когда их раскрываешь сразу, без всяких предосторожностей, окружающие почему-то сразу догадываются, что ты проснулся.

Тетя Саша протягивала дочке селедочный хвостик, а та, потягиваясь с еще закрытыми глазами, шаловливо хватала рукой воздух, стараясь нечаянно коснуться матери.

— Смотри-ка, и Сережа уже проснулся, а ты, дурешка, глаз никак не раскроешь, — с нарочитым упреком произнесла тетя Саша и, сняв со спинки стула розовое платьице, протянула его дочке. Но та, кутаясь с головой в легкое одеяльце, уже беззвучно хохотала.

Сергей вскочил, натянул на себя еще теплые после утюга штанишки, заботливо выстиранные и подштопанные все той же тетей Сашей, и выбежал в сад.

— Ты сегодня, сынок, поосторожнее с моими пчелками, — сказала тетя Саша, выходя вслед за ним. — Покусали они вашего этого… как его… Вольтановского, что ли. Шут его понес к ульям, немытого да потного!

Она засмеялась, видимо вспомнив, как была потешна эта картина, и ослепительно белые зубы ее сверкнули. Высокая, стройная, с темными волосами, закрученными клубочком на затылке, тетя Саша была очень уютна. Лицо ее, все время красиво улыбающееся то краем губ, то щекой, то глазами, то морщинкой на переносице, было тоже очень простое и, как определил Сергей, совершенно понятное. На нем сразу запечатлевалось то, что она думала про себя.

Сергей умылся под умывальником. На деревянном столике уже стоял завтрак — творог с медом и теплые пшеничные лепешки.

— Ешь, сынок, это я из аванса спекла, — со значением сказала тетя Саша, точно лепешки из хлеба нового урожая должны быть особенно вкусными.

Оля вышла, будто и не была знакома с Сергеем, и долго умывалась, что-то напевая. Она — заметил Сергей — даже два раза почистила зубы, и все это для того, чтобы показать, какая она культурная.

Было часов девять утра. Ранняя прохлада сменялась нарастающей жарой, но под деревьями от их частых резных теней и от опрысканной водою земли еще исходило утреннее благоухание.

Пасека была рядом с домом. Ульи стояли каждый под своим деревом. На верхних крышках лежали вороха сухого сена. Посреди прогалинки на пустом ящике торчала бочка с краном. Солнечными точками вода капала на деревянный лоток. Пчелы деловито суетились по краям этого крохотного потока. Как только тетя Саша вышла в сад, пчелы одна за другой слетелись к ней и так облепили ее шею, руки и плечи, что они сразу стали серо-коричневыми, точно мохнатыми.

— Нектару нет, кушать им хочется. Видишь, пугают они меня: «Давай, мол, хозяйка, есть, а то закусаем до смерти», — ежась от легкого щекотанья пчелиных лапок, ласково говорила тетя Саша. — Дай-ка арбузик, Оля.

Отложив в сторону книгу, которую она как будто читала, хотя за едой читать и не принято, Оля принесла два больших арбуза, расколола их на половины и понесла к ульям. Пчелы полетели следом за нею.

— А разве они едят арбузы? Я думал, они цветами питаются, — спросил Сергей, невольно дивясь уживчивому характеру тети сашиных пчел.

— Они у меня работящие — чего ни дай, все съедят. На Кубани, как из эвакуации возвращалась, зашла я к тамошнему знатному пчеловоду на его дела поглядеть. Так они у него, батюшки мои, хину с сахарным сиропом ели, лекарственный мед вырабатывали. Вот я от него и научилась. Как цветы сойдут, бахчевые к концу, я на арбузы, на вишневый, на сливовый лист их перевожу. Накрошу листа в сироп, они мою похлебку высосут — такие довольные, такие довольные!.. Пойдем, сынок, я тебя лавандовым медком угощу.

Обогнув дом, она вошла в небольшую пристроечку, окна которой были затянуты марлей. Марлевая занавеска свисала и за дверью. Видно, пчелам вход сюда был категорически запрещен.

На полочках вдоль стен лежали соломенные шляпы с сетками, щетки, железные банки с мехами — дымари, проволочные клетки для маток, бутылочки с фитилями вместо пробок — зимние поилки — и много разных замысловатых вещей, о назначении которых Сергей тут же принялся расспрашивать тетю Сашу.

На табурете перед окном, освещенный солнцем, стоял большой бак с медом.

— Это у меня незрелый мед выстаивается.

В левом углу до потолка громоздились пустые кадушки. Сладко пахло медом и воском. Сергей потрогал пальцем искусственную вощину, постучал рукой по кадушкам, но тут все выглядело таким чистым, что неудобно было прикасаться руками; поглядел на плакаты, рассказывающие, как живет пчела.

— Как говорится, во темной темнице сидят красны девицы, без нитки, без спицы вяжут вязеницы! — И тетя Саша поставила перед Сергеем блюдечко меду, похожего на расплавленный драгоценный камень, прозрачного и густого. Он был бы почти бесцветен, если бы не масленистый блеск, исходивший из глубины его душисто-вязкой массы.

— А лавандовый — это, тетя Саша, из чего?

Оля, до сих пор державшаяся чинно, не вытерпела и прыснула:

— Лаванды не знает! Ну подумайте!