Том 3

Обычно они сходились на набережной часам к десяти утра. Как правило, она приходила первой и поджидала его, нетерпеливо оглядывая набережную. Он же всегда делал вид, что оказался тут невзначай, хотя я видел, как он спешит.

— Все еще почесываются? — издали поклонившись, насмешливо произносил мужчина. — Так, так. Правый понтон тем не менее приподнялся.

Она отвечала, едва обернувшись:

— Ни на сантиметр не приподнялся. Это корпус судна завалился, очевидно, на правый понтон, тяжи не выверены.

— Вы думаете?

И, стоя рядом, они умолкали, погруженные в сосредоточенное созерцание чего-то невидимого, но ими, должно быть, отчетливо воображаемого, что происходило под водою и на моторном судне, которое стояло возле полузатопленных, едва выглядывающих из воды понтонов.

Иногда он произносил:

— Завалка огромная. Пожалуй, может сорваться.

Она отвечала:

— На глаз работают. Вы не замечаете, как правый понтон сносит еще правее?

Он молча кивал головой. Да, он заметил.

Работая на набережной, я имел возможность подолгу наблюдать эту странную пару, вызывавшую у меня глубокое удивление.

Она была моложе его лет на пятнадцать. Ее приятное, открытое, лишенное искусственных ужимок, лицо временами, когда она увлеченно о чем-то рассказывала ему, бывало очень красиво, даже вдохновенно. Слушая ее, он отечески улыбался. Впрочем, склад его лица, и в особенности губ, был таков, что рот его был всегда приоткрыт, будто его свело внезапно нахлынувшей болью, и, улыбаясь, он морщился. Существуют невыразимые словами признаки, по которым всегда можно сказать, влюблены ли, близко или мало знакомы встреченные вами люди. Эти не были ни влюбленными, ни старыми знакомыми.

Ровно в половине второго они покидали набережную, даже не взглянув на горы, сине-черным серпом окружающие город, и не зайдя ни в один из маленьких магазинчиков, торгующих всякою ерундой специально для отдыхающих. Они не фотографировались, не заказывали своих «силуэтов» у старичка, вооруженного длинными ножницами и листом черной бумаги, не взвешивались на медицинских весах, на которых поутру, перед базаром, барахтались поросята, а в полдень торчали отдыхающие, не покупали плоских камушков с пейзажами или глиняных горшочков, расписанных цветами, как это делают все приезжие, а были упоенно заняты наблюдением за работой, очевидно им очень знакомой, потому что неискушенный взгляд не мог заметить решительно ничего интересного на моторке и возле понтонов.

Покинув набережную в половине второго, они снова встречались в тот же день около шести вечера и расходились к восьми.

Пройдя набережную во всю ее длину, они сдержанно прощались на мостике через речку, и было видно, как она торопливо поднималась улицей, ведущей вдоль пляжа, а он быстро сворачивал вправо и скрывался в платановой аллее, ведущей к рынку.

Однажды, придя на набережную, он не застал ее вблизи того киоска, где они обычно встречались. Лицо его стало тревожно. Он обеспокоенно поглядел на часы — не рано ли? — и с очень расстроенным лицом прошелся раза два мимо безлюдных магазинов, как бы случайно заглядывая в глубину каждого из них.

Ее нигде не было.

Крутая волна с норд-оста часто вздымалась выше мола и, свалившись гребнем на его стену, широким мутным каскадом стекала на грузы, грузчиков и грузовики, и даже издали было видно, как там, на молу, холодно и неуютно.

Не лучше было и на самой набережной.

Мелкие солевые брызги, не упадая, стояли над нею мглистой пеленой. Прибой, грохоча, как из пушки, то и дело бил в край набережной, а ветер, заблудившись между строениями, стремительно вылетал из каждой дыры и, посвистывая, юлил, и никак нельзя было повернуться к нему спиной, потому что со всех сторон он был одинаково резок и, как ни повернись, — остервенело бросался в лицо.

В такие дни ни одного отдыхающего, даже если он — уроженец Арктики, не вытащишь к морю.

Рыбаки, и те проходили, не глядя на свою взмыленную стихию, и старались как можно чаще укрываться в ларьки, прозванные у нас «забегаловками» и торгующие вином.

Вероятнее всего — плохая погода удержала ее дома, но он ни за что не хотел остановиться на этом естественном предположении и упрямо поджидал ее, шаг за шагом исследуя безлюдную, мокрую набережную.

Она появилась в половине первого. Но не со стороны мостика, как обычно, а от порта, и он, только что как раз повернувшийся в эту сторону, сразу замедлил шаг и, придав своей фигуре выражение полного безразличия к окружающему, сделал вид, что не заметил ее.

Она почти бежала. Раскрасневшееся лицо ее выражало такую радость, что можно было сразу же догадаться, какую чудесную новость она несет ему и как ей трудно сдерживаться и не прокричать ее еще издали.

Она так и поступила. Не дойдя до него шагов десяти, она что-то крикнула и, сунув сумочку подмышку, набросала руками в воздухе какой-то чертеж. Он понял и осклабился, уже не прикидываясь равнодушным.