— Счастлив вас слышать, Дэнни, после ужасных ночных событий, — сказал Осман-бей. — С тех пор как вы ушли, я очень беспокоился. Джулиус Керн рассказал мне о вашем соглашении. Он отогрел мое сердце так ловко и так логично, мистер Бойд.
— Прекрасно. А теперь я хотел бы обсудить с вами некоторые детали, мистер Осман-бей, это очень срочно. Могу я прийти прямо сейчас?
— Сейчас? — В его голосе не слышалось особого энтузиазма.
— Буду через четверть часа, — отрезал я и быстро повесил трубку.
Спустя пять минут я уже ехал в такси. На улице было очень жарко, около тридцати пяти градусов, в воздухе столбом стояла влажная пыль, характерная только для Манхэттена. В парке лишь одни дети проявляли еще какую-то активность.
Теперь дверь в квартиру на Саттен-Плейс открылась уже через несколько секунд после моего звонка.
Это была первая из целой серии радикальных перемен. Второй стала одежда рабыни, открывшей мне дверь.
— О, — воскликнула Селина, — это вы?
Ее яркое хлопковое платье совершенно не гармонировало с синими пятнами под глазами и со всем остальным внешним видом, который я не замедлил отметить, как только вошел.
— Селина, кажется, вы провели ужасную ночь. Что произошло?
Она повернула ко мне голову. В ее глазах полыхал гнев.
— Это вы во всем виноваты. Вчера вечером я думала, что Джулиус твердо решил вас уничтожить. А он вернулся, считая вас своим другом. И сказал, будто предложил вам отомстить мне за все, что я сделала, а вы отказались. «Этот Бойд, — заявил Джулиус, — не любит избивать девок, ну а я могу этим заняться».
— Мне очень жаль.
— Вам жаль? Это на словах, а у меня некоторые места — предпочитаю не называть их — сплошь покрыты синяками.
В центре гостиной я остановился и осмотрелся. Здесь ничего не изменилось. Шторы были так же герметично задернуты, а комната погружена в полумрак. В ней витал тяжелый аромат благовоний, в углу стоял наргиле и сидел сам Осман-бей. У него был по-прежнему отвратительный вид.
— Приветствую вас, Бойд, — объявил он, улыбаясь одними губами. — Чем могу быть полезен?
— Селина, помогите Осман-бею подняться, — попросил я.
— Если это необходимо, я могу подняться и сам, — откликнулся он с достоинством. И вслед за этим встал.
Мне в глаза бросилась его бородка: она производила странное впечатление приклеенной, а в целом он, как и раньше, был похож на одного из тех больных, о которых обычно не говорят вслух.
— А сейчас, мистер Бойд, — воскликнул Осман-бей раздраженно, — может быть, вы скажете, почему я должен стоять перед вами, как слуга?
— Вчера вечером, отчитываясь перед вами, я сообщил вам, что Фрэнк Ломакс убежден, будто в его клуб меня прислал некто Корли. Вы тогда еще спросили: «Корли, кто этот Корли?» Помните?
— А почему я не должен помнить? Это вполне логично. Я прежде никогда о нем не слышал.
— Это владелец галереи на Второй авеню, — пояснил я печально. — Уже много лет он покупает вам товары. Я даже видел ваши счета в его бюро.
— А! — воскликнул он, хлопнув себя по лбу. — Вы именно об этом Корли говорили?
— Да, об этом Корли, но не об этом Осман-бее.
Возможно, в мой первый визит его бородка и была приклеена плохим клеем. Но на этот раз она держалась на редкость крепко, потому что, когда я начал ее отдирать, он завопил от боли. Другой рукой я вцепился в длинные патлы и вдруг обнаружил, что оскальпировал его. Под черным париком оказались седые волосы, остриженные под ежик.
— Надеюсь, вы сможете мне объяснить этот костюмированный бал, мистер Мюрад, — потребовал я. — И лучше, если ваша история будет правдивой.
— Хорошо, — согласился он.
Его руки нырнули под голубую шелковую рубашку, некоторое время там покопошились, и тут же его живот исчез. К моим ногам шлепнулась резиновая надувная подушка. Потом он засунул пальцы в рот, и щеки его опали без пластмассовых тампонов. Спина выпрямилась, и метаморфоза свершилась: Осман-бей исчез, появился Абдул Мюрад.
— Мне очень жаль, что пришлось вас обманывать, мистер Бойд, — произнес он. — Надеюсь, вы примете мои извинения.
— Если вам удастся меня убедить, что у вас были для этого достаточно весомые мотивы, я приму ваши извинения с удовольствием, мистер Мюрад, — отозвался я сухо. — Если нет, с не меньшим удовольствием набью вам морду.