Обещанную книжку жду *. Теперь едва ли Вы добьетесь какого-нибудь толку в Художеств<енном> театре. Там утомление *, полные сборы делает «На дне», и проч. и проч.
Желаю Вам всего хорошего. На севере, пишут, уже весна. Крепко жму руку.
«Русское богатство» *я получил, но книжка исчезла, ее взяли читать. Роман Ваш буду читать непременно.
Книппер-Чеховой О. Л., 25 февраля 1903 *
4019. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
25 февраля 1903 г. Ялта.
Милая актрисуля, только что получил от тебя телеграмму *. Значит, «Столбы» имели средний успех? *Значит, ты до утра в Эрмитаже сидела? *Значит, настроение теперь у вас всех среднее, т. е. неважное?
А я вчера наконец-таки принял касторочку и сегодня начинаю выползать из нездоровья. Жене своей я пишу только о касторочке, пусть она простит своего старого мужа. Нового у меня ничего нет, все по-старому. Швабе *не уехала из Ялты, а бежала. Бежала она от ялтинской тоски, от здешних удобств. Сегодня письма от тебя не было, была только телеграмма *— от тебя или от Немировича, не понял хорошо, так как подписи нет.
Читала фельетон Буренина насчет «На дне»? *Я думал, что начнет царапать ваш театр, но бог миловал; очевидно, имеет в виду (это быть может!) поставить у вас пьесу *, например «Бедного Гейнриха» в своем переводе *.
Ты была на грибном рынке *, завидую тебе, собака. Если бы я мог пошататься!
Скажи Маше, что печь внизу (чугунная) дымит каждое утро. Купила ли она новую, какую хотела? С этой нашей жить нельзя, и угля много уходит.
Как здоровье Мишиной Жени? *Я и мать весьма обеспокоены. Скарлатина, да еще петербургская — это не шутка.
Ну, протяни мне ручку, я ее поцелую нежно. Все мечтаю о том времени, когда ты меня на вокзале встретишь. С вокзала я прямо в баню. Только я так грязен, что, пожалуй, с меня в бане дешевле 80 рублей не возьмут. Ну, ничего, ты заплатишь. Зато я постараюсь быть хорошим, стоющим мужем.
Целую и треплю мою собаку, дергаю за хвостик, за уши.
На конверте:
Потапенко И. Н., 26 февраля 1903 *
4020. И. Н. ПОТАПЕНКО
26 февраля 1903 г. Ялта.
Здравствуй, милый мой Игнациус, наконец-то мы опять беседуем! Да, ты не ошибся, я в Ялте, и проживу *здесь, вероятно, до 10–15 апреля, потом поеду в Москву, оттуда за границу *. Если случится, что тебе будет неизвестно, где я, то адресуй письмо в Москву, Художественный театр; оттуда мне перешлют.
Теперь насчет журнала *. Во-первых, ты не писал, в чем должны будут заключаться мои обязанности как издателя; о деньгах ты пишешь, что они не нужны, жить в Петербурге я не могу и, стало быть, ни участвовать в деле, ни влиять на него я буду не в состоянии; и это тем более, что всю будущую зиму я проживу за границей *. Во-вторых, в издательском деле я никаких конституций не признаю; во главе журнала должно стоять одно лицо, один хозяин, с одной определенной волей. В-третьих, Мамин-Сибиряк и Вас. Немирович-Данченко талантливые писатели и превосходные люди, но в редакторы они не годятся. В-четвертых, в сотрудники к тебе я всегда пойду, об этом не может быть и разговоров.
До 1904 года времени еще много *, мы можем еще списаться, столковаться, и ты, быть может, убедишь меня, что я и ошибаюсь.
Здравием похвалиться не могу. Всю зиму прохворал; был кашель, был плеврит, а теперь как будто бы и ничего. Даже писать сел и рассказ написал *. Как ты поживаешь? Похудел? Пополнел? Я всегда вспоминаю о тебе с теплым, хорошим чувством. Мои все здравствуют, особенных перемен нет никаких. Впрочем, я женился. Но в мои годы это как-то даже не заметно, точно лысинка на голове.
Жму тебе крепко руку и обнимаю.
Сумбатову (Южину) А. И., 26 февраля 1903 *
4021. А. И. СУМБАТОВУ (ЮЖИНУ)
26 февраля 1903 г. Ялта.