Том 29. Письма 1902-1903

Чаще всего она уезжала в театр, но иногда отправлялась на какой-нибудь благотворительный концерт. За ней заезжал Немирович во фраке, пахнущий сигарами и дорогим одеколоном, а она в вечернем туалете, надушенная, красивая, молодая подходила к мужу со словами:

— Не скучай без меня, дусик, впрочем, с Букишончиком тебе всегда хорошо… До свидания, милый, — обращалась она ко мне. Я целовал ее руку, и они уходили. Чехов меня не отпускал до ее возвращения. И эти бдения мне особенно дороги.

Он иногда мыл себе голову. Я старался развлекать его, рассказывал о себе, расспрашивал о семье. Он много говорил о своих братьях, Николае, Александре, которого он ставил очень высоко и бесконечно жалел, так как он иногда запивал, — этим он объяснял, что из него ничего не вышло, а одарен он был щедро <…>

Я спросил Антона Павловича:

— А не мучается ли он, что Вы заслонили его, как писателя?

Он улыбнулся своей милой улыбкой и ответил — Нисколько, ведь и пишет он между делом, так, чтобы лишнее заработать. Да я и не знаю, что его больше интересует: литература, философия, наука или куроводство? Он слишком одарен во многих отношениях, чтобы отдаться чему-нибудь одному… Вот и брат Михаил служил в финансовом ведомстве, бросил, работает по книжному делу у Суворина. Пишет рассказы, но никаких усилий не делает, чтобы стать настоящим писателем. У нас ведь нет такого честолюбия, как у многих писателей нынешних. У нас у всех есть любовь к тому делу, над каким мы трудимся <…>

Мы с Найденовым уже были в конце декабря на отлете. Чехов рассказывал мне о своем пребывании в Ницце <…> давал советы относительно здоровья и, как всегда, уверял, что я проживу до глубокой старости <…> уговаривал писать ежедневно, бросить „дилетантство“, а нужно относиться к писанию „профессионально“…

И не думал я в те дни, что они — наше последнее свидание.

Часа в четыре, а иногда и совсем под утро возвращалась Ольга Леонардовна, пахнущая вином и духами…

— Что же ты не спишь, дуся? Тебе вредно. А вы тут еще, Букишончик, ну, конечно, он с вами не скучал!

Я быстро вставал и прощался.

Перед Рождеством мы с Найденовым уехали за границу» ( ЛН, т. 68, стр. 665–667).

…я уеду туда же в феврале. — Поездка в Ниццу не состоялась. 15 февраля Чехов уехал в Ялту.

4269. Е. Я. ЧЕХОВОЙ

24 декабря 1903 г.

Печатается по автографу ( ЦГАЛИ). Впервые опубликовано: с датой 24 января 1904 г. — «Красный архив», 1929, № 6 (37), стр. 184; дата исправлена: ПССП, т. XX, стр. 201.

…детям. — Сергею и Евгении.

4270. В. А. ГОЛЬЦЕВУ

27 декабря 1903 г.

Печатается по автографу ( ГБЛ). Впервые опубликовано: Неизд. письма, стр. 53–54.

Датируется по записке В. А. Гольцева от 27 декабря 1903 г. ( ГБЛ), на которую отвечает Чехов, и помете «суббота», которая приходилась на 27 декабря.

…я никак не попаду в редакцию… — Гольцев послал Чехову вместе с письмом шесть рукописей для редактирования.

У меня теперь репетиции… — Приехав в Москву, Чехов почти ежедневно бывал в Художественном театре на репетициях «Вишневого сада» и вечером на спектаклях. «Осенью 1903 года Антон Павлович Чехов приехал в Москву совершенно больным, — вспоминал К. С. Станиславский. — Это, однако, не мешало ему присутствовать почти на всех репетициях его новой пьесы» («Моя жизнь в искусстве». — Станиславский, т. 1, стр. 268). Далее он писал: «Как раньше, так и на этот раз, во время репетиций „Вишневого сада“ приходилось точно клещами вытягивать из Антона Павловича замечания и советы, касавшиеся его пьесы. Его ответы походили на ребусы, и надо было их разгадывать, так как Чехов убегал, чтобы спастись от приставания режиссеров. Если бы кто-нибудь увидел на репетиции Антона Павловича, скромно сидевшего где-то в задних рядах, он бы не поверил, что это был автор пьесы. Как мы ни старались пересадить его к режиссерскому столу, ничего не выходило. А если и усадишь, то он начинал смеяться. Не поймешь, что его смешило: то ли, что он стал режиссером и сидел за важным столом; то ли, что он находил лишним самый режиссерский стол; то ли, что он соображал, как нас обмануть и спрятаться в своей засаде. „Я же все написал, — говорил он тогда, — я же не режиссер, я — доктор“. Сравнивая, как держал себя на репетициях Чехов, с тем, как вели себя другие авторы, удивляешься необыкновенной скромности большого человека и безграничному самомнению других, гораздо менее значительных писателей <…> когда мы дерзнули предложить Антону Павловичу выкинуть целую сцену — в конце второго акта „Вишневого сада“, — он сделался очень грустным, побледнел от боли, которую мы ему причинили тогда, но, подумав и оправившись, ответил: „Сократите!“

И никогда больше не высказал нам по этому поводу ни одного упрека» (там же, стр. 269–270).

Я приеду в редакцию в понедельник… — Чехов был в редакции «Русской мысли» 29 декабря, где беседовал с Гольцовым и А. А. Кизеветтером.

4271. И. А. БЕЛОУСОВУ

29 декабря 1903 г.