Не знаю, где Вы теперь живете *, потому пишу в театр.
Книппер-Чеховой О. Л., 1 ноября 1903 *
4223. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
1 ноября 1903 г. Ялта.
Дусик мой, венгерец, вчера не было от тебя письма, и я скучал. Нового у меня ничего не произошло, кроме разве того, что синий костюм велел я убрать, заменил его более теплым. Получил от Немировича письмо *. Не получил, а наконец-таки получил. Играть Пищика Вишневскому нельзя *никак, это роль Грибунина. Я не знаю, почему так хочется Марии Петровне играть Аню *; ведь это куцая роль, неинтересная. Варя, по-моему, гораздо больше подходит ей. Немирович пишет, что она боится сходства Вари с Соней из «Дяди Вани». Что же тут похожего? Варя монашка, глупенькая.
Сегодня ветер, холодно. В Таганроге праздновали мой юбилей *, газеты пишут про этот юбилей, хотят, очевидно, чествовать меня, т. е. наврать про меня еще больше; а между тем мой юбилей (25 л.) будет года через два-три, не раньше.
Пришли же мне список того, что я должен буду взять с собой в Москву, иначе я ничего не возьму.
Пиши мне, лошадка, каждый день, а то в дни, когда от тебя нет письма, я бываю уныл и зол, как старый беззубый пес.
Твой брокаровский порошок оказался негодным. Он не дает пены и не мылит головы.
Ну, будь здорова и весела, жена моя. Как только напишешь «приезжай», тотчас же и приеду. В баню мне нужно, в баню!
Закручиваю тебе хвостик, лошадка.
Бумагу W, одну пачку, можно выслать заказною бандеролью, только нитку вынь и сделай бандероль.
На конверте:
Немировичу-Данченко Вл. И., 2 ноября 1903 *
4224. Вл. И. НЕМИРОВИЧУ-ДАНЧЕНКО
2 ноября 1903 г. Ялта.
Милый Владимир Иванович, в один день два письма от тебя, большое спасибо! Пива я не пью *, в последний раз пил его в июле, а мед мне есть нельзя, болят от него животы. А теперь насчет пьесы *.
1) Аню может играть кто угодно *, хотя бы совсем неизвестная актриса, лишь бы была молода и походила на девочку, и говорила бы молодым, звонким голосом, Эта роль не из важных.
2) Варя посерьезнее роль *, если бы ее взяла Мария Петровна. Без М. П. эта роль выйдет и плосковатой, и грубой, придется переделывать ее, смягчать. Повториться М. П. не может, потому, во-первых, что она талантливый человек, и во-вторых, потому, что Варя не похожа на Соню и Наташу, это фигура в черном платье, монашка, глупенькая, плакса и проч. и проч.
3) Гаев и Лопахин *— эти роли пусть выбирает и пробует Конст<антин> Серг<еевич>. Если бы он взял Лопахина и если бы удалась ему эта роль, то пьеса имела бы успех. Ведь если Лопахин будет бледен, исполнен бледным актером, то пропадут и роль и пьеса.
4) Пищик — Грибунин. Боже сохрани отдавать эту роль Вишневскому *.
5) Шарлотта — знак вопроса *. Помяловой, конечно, нельзя отдавать, Муратова будет, быть может, хороша, но не смешна. Эта роль г-жи Книппер.
6) Епиходов — если хочет Москвин *, то быть по сему. Выйдет великолепный Епиходов. Я предполагал, что будет играть Лужский.
7) Фирс — Артем.
8) Дуняша — Халютина *.
9) Яша. Если Александров *, про которого ты пишешь, тот самый, который состоит у вас помощником режиссера, то пусть берет Яшу. Москвин был бы чудеснейшим Яшей. И против Леонидова ничего не имею.
10) Прохожий — Громов.
11) Начальник станции, читающий в III акте «Грешницу», — актер, говорящий басом.
Шарлотта говорит не на ломаном, а чистом русском языке; лишь изредка она вместо ь в конце слова произносит ъ и прилагательные путает в мужском и женском роде. Пищик русский, разбитый подагрою, старостью и сытостью старик, полный, одетый в поддевку (`a la Симов), сапоги без каблуков. Лопахин — белая жилетка и желтые башмаки, ходит, размахивая руками, широко шагая, во время ходьбы думает, ходит по одной линии. Волосы не короткие, а потому часто вскидывает головой; в раздумье расчесывает бороду, сзади наперед т. е. от шеи ко рту. Трофимов, кажется, ясен. Варя — черное платье, широкий пояс.
Три года собирался я писать «В<ишневый> с<ад>» и три года говорил вам, чтобы вы пригласили актрису для роли Любовь Андреевны *. Вот теперь и раскладывайте пасьянс, который никак не выходит.
Я теперь в самом дурацком положении: сижу один и не знаю, для чего сижу. А ты напрасно говоришь, что ты работаешь, а театр все-таки — театр «Станиславского» *. Только про тебя и говорят, про тебя и пишут, а Станиславского только ругают за Брута *. Если ты уйдешь, то и я уйду. Горький моложе нас с тобой, у него своя жизнь… Что же касается нижегородского театра *, то это… только частность; Горький попробует, понюхает и бросит. Кстати сказать, и народные театры, и народная литература — все это глупость, все это народная карамель. Надо не Гоголя опускать до народа, а народ поднимать к Гоголю.