Сегодня солнечно, а ночью был дождь. Хочет цвести миндаль; в городе он уже цветет. Словно как будто бы запахло весной.
Мать получила твое письмо *, очень довольна. Пришли клеверу непременно; весь сад перекопан, нужно что-нибудь посеять.
Будь здорова и весела. Пиши, буде есть охота.
Целую тебя.
На обороте:
Книппер-Чеховой О. Л., 31 января 1902 *
3647. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
31 января 1902 г. Ялта.
Здравствуй, милая моя Олюша, как поживаешь? Я поживаю так себе, ибо жить иначе никак невозможно. Ты в восторге от пьесы Л<уначарского> *, но ведь это пьеса дилетантская, написанная торжественным классическим языком, потому что автор не умеет писать просто, из русской жизни. Этот Л<уначарский>, кажется, давно уже пишет *, и если порыться, то, пожалуй, можно отыскать у меня его письма *. «Осенью» Бунина *сделано несвободной, напряженной рукой, во всяком случае купринское «В цирке» гораздо выше *. «В цирке» — это свободная, наивная, талантливая вещь, притом написанная несомненно знающим человеком. Ну, да бог с ними! Что это мы о литературе заговорили?
Передай Вишневскому квитанцию *. Скажи, что деньги давно уже отданы казначею, а за распиской я послал лишь вчера. Кто это поднес ему мои книги? *
Т<олстом>у вчера было лучше, появилась надежда.
Описание вечера и афиши получены *, спасибо, дусик мой. Я много смеялся. Особенно насмешили меня борцы *, штиблеты на Качалове, оркестр под управлением Москвина. Как тебе весело и как у меня здесь тускло!
Ну, будь здорова, радость моя, да хранит тебя бог. Не забывай. Обнимаю тебя и целую.
Скажи Маше, что мать уже ходит, выздоровела; это пишу я 31-го янв<аря>, после чаю, письмо же к ней писал утром *. Всё благополучно.
Суворину А. С., 29 января — 1 февраля 1902 *
3648. А. С. СУВОРИНУ
29 января — 1 февраля 1902 г. Ялта.
Воспаление легких *, положение опасное, но есть надежда.
Книппер-Чеховой О. Л., 2 февраля 1902 *
3649. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
2 февраля 1902 г. Ялта.
Милая пайщица *, жена моя деловая, положительная, получил я сегодня письмо от Морозова *, напишу ему, что я согласен *, что даю на это дело 10 тыс., только в два срока: 1-го января и 1-го июля 1903 г. Видишь, как я размахнулся!
Посылаю тебе фотографию *: на ней Т<олсты>е — старик и его жена С<офья> А<ндреевна>, в глубине дочь с Буланже (кажется), а на переднем плане твой супруг.
Боборыкин, который был у вас *, взял да и обругал меня в «Вестн<ике> Европы» *. За «Трех сестер». У него в романе мою пьесу ругает Грязев, профессор, т. е. Тимирязев, человек, которого, кстати сказать, я очень уважаю и люблю.
Получил длиннеющее письмище *от твоего друга д-ра Членова. Пишет, что он был у вас и слушал Луначарского и пришел в отчаяние.
Ты хочешь, чтобы я писал тебе про погоду? Как же, держи карман! Скажу только, что сегодня тихо, ярко светит солнце, цветет айва, цветут миндали, а больше ничего не скажу.
До свиданья, Оля, бог да хранит тебя от зол. Пиши мне ежедневно. А в то, что ты приедешь, я не верю.
Целую тебя, обнимаю и проч. и проч.
Морозову С. Т., 2 февраля 1902 *
3650. С. Т. МОРОЗОВУ
2 февраля 1902 г. Ялта.
Многоуважаемый Савва Тимофеевич!
На Ваше письмо я ответил телеграммой *, в которой поставил цифру десять тысяч. Я могу идти и на три тысячи, и на шесть, а это я указал максимальную цифру, на какую могу решиться при моих капиталах. Так вот, решайте сами, каких размеров должен быть мой пай *. Если три тысячи, то деньги я уплачу в июне; если шесть тысяч, то 1-го января 1903 г., если же десять тысяч, то 5 или 6 т<ысяч> в январе, а остальные в июле будущего года. Можно сделать и так, чтобы мой и женин паи вместе равнялись десяти тысячам (конечно, при условии, что доходы будут поступать мне, а убытки — жене).
Мне кажется, или точнее, я уверен, что дело в Лианозовском театре будет давать барыши *, по крайней мере в первые годы — если всё останется по-старому, конечно, т. е. останутся та же энергия и та же любовь к делу.
Желаю Вам всего хорошего и сердечно благодарю.
Сергеенко П. А., 2 февраля 1902 *
3651. П. А. СЕРГЕЕНКО
2 февраля 1902 г. Ялта.
Милый Петр Алексеевич, вот подробности насчет Л<ьва> Н<иколаевича>. Он заболел вдруг, вечером. Началась грудная жаба, перебои сердечные, тоска. В этот вечер доктора, которые его лечат, сидели у меня. Их вызвали по телефону. Утром мне дали знать, что Т<олстом>у плохо, что он едва ли выживет, началось воспаление легкого, то самое воспаление, которое бывает у стариков обыкновенно перед смертью. Мучительное, выжидательное настроение *продолжалось дня два, затем известие по телефону: «процесс в легких не идет дальше, появилась надежда».