Ну, до свиданья, спаси и храни тебя создатель. Обнимаю тебя и целую. Не забывай, помни своего мужа.
В газетах ни слова о Художеств<енном> театре. Охладели, что ли? Если театр останется на прежнем месте, то скоро он станет обыкновенным, все остынут к нему.
Толстого лечит Альтшуллер *. Вчера сей последний говорил мне в телефон, что его пациент чувствует себя хорошо и угрожающего ничего нет. Да и не было.
Книппер-Чеховой О. Л., 21 ноября 1901 *
3546. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
21 ноября 1901 г. Ялта.
Милая Книппуша, драгоценная моя, не сердись, что пишу тебе не каждый день *. Так слагаются обстоятельства. Каждый день что-нибудь мешает жить и писать; сегодня, например, с утра явился Лазаревский *(писатель в морской форме) и сидит, сидит, мучительно сидит, и неизвестно, когда его унесет нелегкая.
Ты хочешь приехать на Рождестве? *Это богатейшая идея, дусик мой умный, только просись у Немировича так, чтобы прожить в Ялте не менее трех дней. Не менее! Выезжай из Москвы 20-го дек<абря>, в Ялте будешь 22-го, 25-го выедешь из Ялты, 27-го будешь в Москве. Родная моя, голубка, послушайся, выторгуй у своих деспотов эти три дня! *С 22 и 23 дек<абря> до 26 нет спектаклей, а 20, 21 и 26 они могут поставить «Дикую утку», «Штокмана», «Фед<ора> Иоан<новича>», «Когда мы, мертвые, просыпаемся». Для праздников у них громадный репертуар. Послушайся меня, Книппуша, будь разумной женой.
Письмо няньки Паши прочел и весьма ему сочувствую *. Мне кажется, что ты бы очень любила полунемчика, любила бы, пожалуй, больше всего на свете, а это именно и нужно.
Горький такой же, как и был *, такой же хороший, даже как будто лучше. Он простяк большой. Жил в Ялте, теперь переехал в Олеиз, нанял там дачу на всю зиму *.
Я здоров, всё хорошо. Мыши ловятся. Теперь буду мечтать, как ты приедешь на Рождестве в Ялту.
Но стоп, машина! Пришел Розанов.
Розанов ушел. А Лазаревский всё здесь, страшно накурил в гостиной. Теперь обедает внизу.
В Москву уехала или уезжает m-me Бонье, придет к вам, наверное *.
Крепко целую тебя и обнимаю еще крепче. Пиши, не ленись, будет тебе награда за это.
Поклонись Маше.
Крымскому А. Е., 21 ноября 1901 *
3547. А. Е. КРЫМСКОМУ
21 ноября 1901 г. Ялта.
Сердечно благодарю за присланные переводы *моих произведений. Будьте любезны, напишите г-же М. Грушевской, что, насколько я понимаю, переводы сделаны ею очень хорошо, если бы я знал ее адрес, то поспешил бы поблагодарить ее самое.
Желаю Вам всего хорошего.
Книппер-Чеховой О. Л., 22 ноября 1901 *
3548. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
22 ноября 1901 г. Ялта.
Я послал тебе как-то открытое письмо с изображением Толстого *. Получила? Толстой здоров *, температура у него нормальная, и пока нет ничего такого, что особенно бы пугало, кроме старости, конечно.
Сегодня нет письма от тебя, радость моя. Поэтому я не в духе. И оттого, что опять был Лазаревский. Здоровье ничего себе, пожаловаться не могу. В театре здешнем, как я уже писал тебе, идут сегодня «Три сестры» *. Актеры отвратительные, обстановка еще того хуже. А сбор, вероятно, полный. Погода тихая, теплая, облачная.
Я послал тебе фотографию *— разве не получила? Что же ты еще хочешь? А та, что мы вместе снимались в Аксенове, у тебя есть.
Итак, помни, деточка, в декабре ты должна быть в Ялте. Непременно! Твой приезд для меня был бы сущим благодеянием. Эта зима для меня самая скучная из всех зим *, с удовольствием бы я уехал.
Сегодня Марфуша чистила мой пиджак и пришила пуговицу.
Ну, писать больше не о чем. Целую тебя, Книппуша, не скучай, работай, веселись, если есть возможность.
Как идет пьеса Немировича? *Нравится тебе?
Однако до свиданья! Обнимаю мою Книппушу.
Если в Великом посту не будете играть в Петербурге, поедем в Италию. Хочешь?
Книппер-Чеховой О. Л., 24 ноября 1901 *
3549. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
24 ноября 1901 г. Ялта.
Деточка моя, скажи Немировичу, чтобы он поскорее прислал Горькому IV акт его пьесы *. Скажи, что это необходимо.
На дворе идет снег и дождь. У меня руки холодные, в кабинете пасмурно и холодно, писать трудно, пальцы как-то не слушаются, хотя термометр показывает 12 градусов тепла. И так будет всю зиму! То есть до конца апреля!
Горький устроился в Олеизе *, был у меня *; по-видимому, ему скучно. Занялся бы пьесой, да пьесы нет, Немирович не шлет.
Здесь, в Ялте, шли «Три сестры» *— отвратительно! Офицеры были с полицейскими погонами, Маша говорила хриплым голосом. Сбор был полный, но публика ругала пьесу отчаянно.
В «Русской мысли» Потапенко в своей повести ругает Художеств<енный> театр *.