Том 26, ч.3

Нельзя, следовательно, [942] говорить, что мог бы получиться тот ущерб, что я не был бы в состоянии ни произвести платеж, ни совершить покупку. Если говорить так, то это называется ex contingente necessarium^{185}; из того, чего нет, делать то, что с необходимостью должно быть; из того, что сомнительно, делать нечто вполне достоверное. Не сожрет ли такое ростовщичество за несколько лет весь мир?..

То несчастье, от которого необходимо оправиться ссудодателю, произошло случайно, помимо его воли. Нечто совершенно иное и даже противоположное имеет место в ростовщических сделках: тут ищут и придумывают ущерб для взыскания его с нуждающегося ближнего, хотят кормиться этим и богатеть на этом, в лени и безделье кутить и наряжаться за счет труда других людей, за. счет их забот, опасностей и убытков. А я в это время сижу за печкой и предоставляю моим ста гульденам работать на меня, и все же, так как это одолженные деньги, то я наверняка сохраню их в кошельке, не подвергаясь никаким опасностям и не неся никаких забот. Милый, кто не хотел бы этого?

И то, что сказано об одолженных деньгах, должно относиться также к одолженному хлебу, вину и тому подобным товарам, а именно, что при этом возможен такого рода двойной ущерб. Но ущерб этот не присущ товару от природы, а может произойти случайно, и потому считать его ущербом можно только тогда, когда он действительно произошел и доказан» и т. д.

«Ростовщичество в этом мире неизбежно, но горе ростовщикам…

Все мудрые, разумные язычники тоже весьма резко порицали ростовщичество. Так, Аристотель говорит в «Политике», что ростовщичество противоречит природе по той причине, что оно всегда берет больше, чем дает. Этим уничтожается основание и мерило всякой добродетели, которое требует: равное за равное, aequalitas arithmetica^{186}» и т. д.

«Но это значит позорно наживаться, если берут у других людей, воруют у них или грабят; таких людей называют, с позволения сказать, ворами и разбойниками, которых обычно вешают на виселице, тогда как ростовщик является благородным вором и разбойником и сидит в кресле; поэтому их и называют разбойниками в креслах…

Язычники могли заключить на основании разума, что ростовщик есть четырежды вор и убийца. Мы же, христиане, так их почитаем, что чуть не молимся на них ради их денег… Кто высасывает, грабит и ворует у другого его пропитание, тот творит такое же великое убийство (насколько это от него зависит), как и тот, кто морит другого голодом и губит его насмерть. Но именно это и делает ростовщик, и все же он сидит спокойно в своем кресле, хотя по справедливости ему надо было бы висеть на виселице, чтобы его пожирало столько воронов, сколько он украл гульденов, если бы только на нем было столько мяса, что все эти вороны, разделив его, могли бы получить свою долю…

Лихоимцы и ростовщики будут кричать, что надо выполнять письменные обязательства и то, что скреплено печатью. На это юристы тотчас же давали хороший ответ: in malis promissis^{187}. И теологи тоже говорят, что письменное обязательство, какое некоторые дают дьяволу, не имеет силы, даже если оно скреплено печатью и написано кровью. Ибо противное богу, праву и природе равно нулю. Поэтому всякий государь, который только может сделать это, должен немедленно вмешаться в это дело, разорвать печать и обязательство, не обращая внимания на то, что…» и т. д.

«Поэтому на земле нет для человека врага большего (после дьявола), чем скряга и ростовщик, ибо он хочет быть богом над всеми людьми. Турки, воители, тираны — всё это люди тоже злые, но они все-таки должны давать людям жить и должны признаться, что они злые люди и враги, и они могут, даже должны, иногда смилостивиться над некоторыми. Ростовщик же или скряга хочет, чтобы весь мир для него голодал и томился жаждой, погибал в нищете и печали (насколько это зависит от него), чтобы только у него одного было все и чтобы каждый получал от него как от бога и [943] вечно был его крепостным. Тогда сердце его радуется, это освежает ему кровь. При этом он расхаживает в мантии из куньего меха, носит золотые цепочки и кольца, дорогие одежды, утирает себе морду, старается казаться и слыть добропорядочным, благочестивым человеком, который гораздо милосерднее самого бога, гораздо отзывчивее, чем матерь божья и все святые…