[505] Или же [во-вторых] не может-де приносить земельную ренту та земля, которая обрабатывалась первоначально. Ибо что такое первоначально обрабатывавшаяся земля? «Первоначально» обрабатывавшаяся почва не является ни лучшей, ни худшей почвой. Это — просто почва, недифференцированная почва. Первоначально вложение капитала в земледелие может отличаться от вложения его в промышленность только в отношении тех сфер, в которые вложены эти капиталы. Но так как равные количества труда выражаются в равных стоимостях, то не существует абсолютно никакого основания для того, чтобы вложенный в землю капитал давал, кроме прибыли, еще и ренту, если только то же количество труда, вложенное в эту сферу, не производит большую стоимость, так что избыток этой стоимости над стоимостью, производимой в промышленности, составляет добавочную прибыль, равную ренте. Но это значило бы утверждать, что земля, как таковая, создает стоимость, т. е. значило бы уничтожить само понятие стоимости.
Следовательно, первоначально обрабатывавшаяся земля не может давать первоначально никакой ренты; иначе вся теория стоимости оказалась бы опрокинутой. С этим, далее, легко сочетается (хотя отнюдь не обязательно, как это видно у Андерсона) представление о том, что люди первоначально выбирают себе для возделывания, естественно, не наихудшую, а наилучшую землю, — что, следовательно, земля, первоначально не приносившая ренты, впоследствии начинает приносить ее, так как люди вынуждены переходить ко все худшим сортам почвы, и что таким образом при этом нисхождении в преисподнюю, при переходе ко все худшим почвам, с развитием цивилизации и с ростом населения, рента должна возникать на первоначально обрабатывавшейся самой плодородной почве и затем, ступень за ступенью, на следующих по качеству почвах, тогда как наихудшая почва, которая всегда представляет просто почву — особую сферу приложения капитала, — никогда никакой ренты не приносит. Все эти положения логически более или менее связаны друг с другом.
Если, наоборот, известно, что средние цены и стоимости не тождественны, что средняя цена товара может быть равна его стоимости, но может быть также больше или меньше ее, то вопрос отпадает, отпадает сама проблема, а вместе с тем отпадают и те гипотезы, которые выдвигаются для ее разрешения. Остается лишь следующий вопрос: почему в земледелии стоимость товара (или, во всяком случае, его цена) превышает — не его стоимость, а — его среднюю цену? Но этот вопрос уже совершенно не затрагивает основу теории, определение стоимости как таковое.
Рикардо, конечно, знает, что «относительные стоимости» товаров модифицируются в зависимости от различного соотношения между входящими в их производство основным капиталом и капиталом, затрачиваемым на заработную плату. {Эти два капитала, однако, не составляют противоположности; противоположны друг другу основной капитал и оборотный капитал; а последний охватывает не только заработную плату, но и сырье и вспомогательные материалы. Например, в горной промышленности и рыболовстве могло бы существовать такое же соотношение между капиталом, затрачиваемым на заработную плату, и основным капиталом, какое существует в портняжном деле между тем капиталом, который затрачивается на заработную плату, и тем, который затрачивается на сырой материал.} Но Рикардо вместе с тем знает, что эти относительные стоимости выравниваются конкуренцией. Более того: указанные модификации он вводит только для того, чтобы при этих различных вложениях капитала получалась одна и та же средняя прибыль. Это значит: те относительные стоимости, о которых он говорит, представляют собой не что иное, как средние цены. У него даже не возникает мысли о том, что стоимость и средняя цена различны. Он берет как исходный пункт только их тождество. Но так как при различном соотношении органических составных частей капитала такое тождество не существует, то он предполагает его как необъясненный, вызванный конкуренцией факт. Поэтому у него и не возникает вопроса: почему стоимости земледельческих продуктов не выравниваются в средние [506] цены? Напротив, он предполагает, что они выравниваются, и с этой именно точки зрения ставит проблему.
Абсолютно нельзя понять, почему молодцы вроде Вильгельма Фукидида{33} ратуют за теорию земельной ренты Рикардо. С их точки зрения «полуистины» Рикардо, как снисходительно выражается Фукидид, утрачивают всю свою ценность.