Против этого знакомства Клим ничего не имел, хотя был убежден, что скромный человек, наверное, живет по чужому паспорту. Он оказался старой знакомой Лютова. Самгин увидел Никонову человеком типа Тани Куликовой, одним из тех людей, которые механически делают какое-нибудь маленькое дело, делают потому, что бездарны, слабовольны и не могут свернуть с тропинки, куда их толкнули сильные люди или неудачно сложившиеся обстоятельства. То, что рассказала о Никоновой Любаша, утвердило оценку Самгина: Никонова — действительно Никонова, дочь крупного помещика, от семьи откололась еще в юности, несколько месяцев сидела в тюрьме, а теперь, уже более трех лет, служит конторщицей в издательстве дешевых книг для народа. Самгин решил, что это так и есть: именно вот такие люди, с незаметными лицами, скромненькие, и должны работать в издательстве для народа.
В темном, гладком платье она казалась вдовою, недавно потерявшей мужа и еще подавленной горем. Черты ее лица правильны, и оно было бы, пожалуй, миловидно, не будь таким натянутым и неподвижным. Она — ниже среднего роста, но когда сидит, то кажется выше. Покатые плечи, невысокая грудь, красиво очерченные бедра, стройные ноги в черных чулках и очень узкие ступни. Ее насильственные улыбки, краткие ответы не возбуждали желания беседовать с нею. И затем было в ней что-то напомнившее Самгину Мишу Зуева, скорбного человечка, который, бывало, посещал субботы дяди Хрисанфа и рассказывал об арестах. Но все-таки было в ней что-то раздражавшее любопытство Клима.
— Расскажи, — что такое она? — попросил он Сомову.
— Хороший человек.
— А — подробнее?
— Очень хороший человек.
— Тебе нечего сказать?
Сомова, уезжая, была сердито настроена, она заклохтала, как раздраженная курица:
— Надоели мне твои расспросы! Ты расспрашиваешь всегда, точно репортер для некрологов.
Варвара осторожно посмеялась и осторожно заметила:
— По-моему — это человек несчастный по ремеслу. Вопросительный взгляд Самгина заставил ее объяснить:
— Мне кажется — есть люди, для которых… которые почувствовали себя чем-то только тогда, когда испытали несчастие, и с той поры держатся за него, как за свое отличие от других.
— Неплохо сказано, — одобрил Самгин и благосклонно улыбнулся; он уже находил, что Варвара, сойдясь с ним, быстро умнеет. Вот она перестала собирать портреты знаменитостей.
— Что это? Надоели герои? — спросил он.
— Их стало так много, — сказала Варвара. — Это — странно, мальчики отрицают героизм, а сами усиленно геройствуют. Их — бьют, а они восхваляют «Нагаечку».
«Да, она умнеет,» — еще раз подумал Самгин и приласкав ее. Сознание своего превосходства над людями иногда возвышалось у Клима до желания быть великодушным с ними. В такие минуты он стал говорить с Никоновой ласково, даже пытался вызвать ее на откровенность; хотя это желание разбудила в нем Варвара, она стала относиться к новой знакомой очень приветливо, но как бы испытующе. На вопрос Клима «почему?» — она ответила:
— Интересно! Есть в ней что-то темненькое, бережно хранимое только для себя. Искорки в глазах есть.
Да, искорки были, Самгин обнаружил их, заговорив с Никоновой о своих встречах с нею.
— А ведь мы давно знакомы, — сказал он. Никонова взглянула на него молча и вопросительно; белки глаз ее были сероватые, как будто чуть-чуть припудрены пеплом, и это несколько обесцвечивало голубой блеск зрачков.
— Не помните?
Он перечислил: первая встреча — на дачах, куда она приезжала сообщить Лютову об арестах «народоправцев».
— Ах, да, — сказала она, кивнув головою. — Я тогда была еще совсем девчонкой. Вскоре меня тоже арестовали.
Клим напомнил ей обед у Лютова в день приезда царя, ресторан, где она читала письмо.
— Я не заметила вас, — сказала она безразличным тоном, взяв книгу и перелистывая ее.
Самгин подумал, что это не очень вежливо с ее стороны.
— Вы несколько раз не замечали меня, это, вероятно, из конспиративных соображений?
Взглянув на него через книгу, она улыбнулась неохотно, как всегда.
— Но вы ведь узнали меня, когда я шел с жандармом, — помните?
В эту минуту он заметил, что глаза ее, потемнев, как будто вздрогнули, стали шире и в зрачках остро блеснули голубые огоньки.
— Позвольте, — воскликнула она, оживленно и похорошев, — это. было — где?
Клим назвал переулок и, усмехаясь, напомнил:
— Было часа четыре утра, и вас провожал мужчина…
— Нет! — сказала она, тоже улыбаясь, прикрыв нижнюю часть лица книгой так, что Самгин видел только глаза ее, очень блестевшие. Сидела она в такой напряженной позе, как будто уже решила встать.
— Ну, как же — нет? Я слышал…
— Что?
— Как он просил вас поторопиться… Никонова бросила книгу на диван и, вздохнув, пожала плечами.
— Не провожал, а открыл дверь, — поправила она. — Да, я это помню. Я ночевала у знакомых, и мне нужно было рано встать. Это — мои друзья, — сказала она, облизав губы. — К сожалению, они переехали в провинцию. Так это вас вели? Я не узнала… Вижу — ведут студента, это довольно обычный случай…
— А мне показалось — узнали, — настаивал Самгин.
— Нет, — равнодушно сказала она. — У меня плохая память на лица. И я была расстроена.