Главным толкователем и восхвалителем этого озверения является полусумасшедший, до безумия самоуверенный, неосновательный, ограниченный, но бойкий на язык Ничше. Так что я, восходя от следствий к причинам, невольно был приведен к Ничше и вновь перечел, хотя и с великим отвращением, этого странного писателя*. Мне очень бы хотелось выразить хотя в небольшой статье то, что я вывел из этого чтения*. Если мне удастся сделать это — позволит здоровье и другие, более, по-моему, важные занятия, я очень рад буду прислать вам эту статью. Желаю успеха вашему журналу.
66. В. В. Стасову
Спасибо, Владимир Васильевич, за посещение, за книги и за готовность достать еще что нужно*. До сих пор я рад, что могу не утруждать вас ничем. Все нужное у меня есть, а чего нет, мне будет доставлено. Мы живем по-старому. Здоровье хорошо. Продолжаю заниматься пустяками, Хаджи-Муратом. Надеюсь скоро освободиться. Вчера у нас было развлечение, очень неприятное: загорелось на чердаке, и nous l’avons échappé belle*. Скучно то, что надо все ломать, чинить, а на дворе холод. Софья Андреевна очень озабочена, но все прекрасно устроится.
Прощайте пока, будьте по-прежнему бодры и здоровы и людям приятны.
11 сент. 1902.
Не можете ли выслать мне X том «Актов Кавказской археографической комиссии»?* Если да, то вышлите поскорее. Простите.
67. П. И. Бартеневу
Дорогой Петр Иванович,
«Русского архива» 1888 и 1890 годов у меня, увы, нет. Если пришлете, буду очень благодарен* и в целости возвращу. Остальное зиссермановское у меня все есть*.
А что же вы не ответили мне на вопрос о переименовании государственных крестьян в удельные*. Видно, кран засорился. Нельзя ли продуть. Если хорошо дуть, то риску обжечься нет никакого. Без шуток, очень благодарю вас за то, что вы сделаете, и всегда с дружбой поминаю вас.
1902. 24 сент.
68. Н. В. Давыдову
26 сентября 1902.
Дорогой Николай Васильевич, письмо это передаст вам, вероятно, известный вам крестьянин, писатель (и очень хороший) Сергей Терентьевич Семенов. Он обвиняется в кощунстве, и о нем составлен обвинительный акт ужасный*. Как роли переменились. Крестьянин, просвещенный человек и разносит свет, следователь же и составители и одобрители обвинительного акта, очевидно, люди непросвещенные, дикие, отстаивающие мрак. Это ужасно. Надо вам сказать, что Семенов, кроме того, что умный и просвещенный и нравственный человек, еще и человек очень скромный и сдержанный. И этого человека тянут на суд за то, что он не почитает пятницу, и обвиняют сугубо за то, что он не пьяница.
Мрак невежества решительно затапливает нас и уже захватил судейских новой формации.
Ни о чем не прошу вас, а только обращаю ваше внимание на это не важное по существу, но очень знаменательное дело. Вы сами решите, что делать. Мы живем благополучно, чего и вам желаю от души. Рады будем, если посетите нас заодно с вашим приютом*.
69. Т. Л. Сухотиной
Тебе писали о нас, милая Танечка, так что знаешь, что у нас делается. Все очень хорошо. Могу тебе сказать, что и внутренне все хорошо. Все заняты и дружелюбны и понемногу растут bon gré, mal gré*. Лева живет у нас, и я очень рад, что мне с ним легко и приятно. Я все это время писал «Хаджи-Мурата» и совестно было, а когда кончил*, то захотелось продолжать художественную работу. Теперь я на распутье и сам не знаю, за что примусь. Кланяйся от меня милому Montreux и Vevey, a главное, кланяйся самому милому Поше*.
Из Берлина опять дурные известия. Говори милому Мише*, что надо не только готовиться, но обречь себя на самое худое и прилаживаться наилучшим образом жить в этих наихудших условиях. Тогда всякое улучшение, облегчение, радость будут яркими, светлыми точками на темном фоне, а коли ждать хорошего, надеяться, то на пестром, неопределенном фоне хорошее не будет заметно. Меня не пустили выехать к вам в Ясенки, а теперь, бог знает, когда увидимся. Давай побольше письменно общаться. Целую вас обоих. Лизанька усердно собирается*.
26 сент. 1902.
70. А. Ф. Кони
Дорогой Анатолий Федорович,