Том 2. Сумерки духа

– Здравствуйте, моя милая, очень вам рада. Милости просим, у нас к завтраку стол накрыт. Да что же вы шляпочку-то не снимаете? А кулебяку кушаете? Нет? Так я вам яишенку закажу…

Агриппина Ивановна дома была совсем иная, гостеприимство пересиливало все ее симпатии и антипатии.

– Ради Бога, не беспокойтесь, я уже завтракала, – сказала опять смущенная Валентина, присаживаясь сбоку на стул и не вынимая рук из муфты. Положим, она не завтракала, но темная непривычная столовая, какой-то особенный запах, который бывает только в старых деревянных домах, немного холодных, жирная кулебяка и кофе в медном кофейнике, даже сама хозяйка с ее гостеприимством, добрыми морщинами и белым чепцом – все сразу оледенило ее и отняло, а не возбудило аппетит.

– Ну, чайку? Кофейку? – хлопотала Агриппина Ивановна.

– Выпейте чаю, Валентина Сергеевна, – попросил Кириллов. – Мама все равно не отстанет. А вы согреетесь.

Валентина взяла чай. Чашки были белые, грубоватые, чай очень крепкий и сладкий. Валентина не любила такой, но ничего не сказала.

Она смотрела сбоку на Геннадия Васильевича, с аппетитом кушавшего кулебяку, которую он запивал кофеем из стакана – и весь Геннадий Васильевич казался ей новым, другим, никогда раньше ее не виданным. Он был в серой домашней курточке и в очках – он занимался всегда в очках и теперь забыл их снять. Валентина в первый раз заметила, что у него некрасивые руки с четырехугольными пальцами. Он ел так смачно и прихлебывал кофе так вкусно, что Агриппина Ивановна сказала:

– Вот, Геничка, я люблю, когда у тебя аппетит. Это тебе полезно. А то поверите ли, дорогая моя Валентина Сергеевна, займется он своими студентами, рефератами, философиями – и ничего не ест. Ровнехонько ничего. Я уже и так, и сяк – Геничка, скушай! Нет, не ест, а все в одну точку смотрит. Да, тоже занятие-то, да ум-то большой – ой, как опасны!

Валентина чуть заметно улыбнулась. Геннадий Васильевич не обратил особенного внимания на слова матери. И она продолжала:

– А вы что же, как своим помещением, довольны?

– Да… ведь это ненадолго.

– Ой, дорого, ой, дорого в гостиницах жить! – проговорила Агриппина Ивановна, покачивая головой. – Мой Геничка, вот, например, все в Петербург нынче ездил, так в этих гостиницах – не дай Бог!

Валентина, заподозрев намек, вспыхнула, но Агриппина Ивановна с простотой продолжала:

– Но, конечно, если вы ненадолго – тут расчет небольшой.

– Все-таки еще недели две пробудете? – вмешался Геннадий Васильевич, тревожными глазами посмотрев на Валентину.

– Право, ничего не знаю. Вряд ли две недели. Дела мои понемножку устраиваются.

– А у вас какие же дела, ваши или братца вашего? Денежные какие-нибудь?

– Нет… Лично мои. Жизнь свою хочу немножко изменить, – прибавила она вдруг весело, взглянув прямо в глаза Кириллову. – Так, может быть, сложатся обстоятельства, что совсем в Москву перееду.

Кириллов покраснел. Он ее не понимал, не мог представить, какого рода у нее дела и что она затевает. Теперешние се слова взволновали и испугали его. Спрашивать он не хотел и не смел.

– В самом деле, совсем к нам, в белокаменную? – подхватила Агриппина Ивановна. – Хорошее дело. А что жизнь менять – тоже дело хорошее. Смотрю я на вас, женщина вы молодая, красивая, – сколько лет во вдовстве, без дела, с братом больным… Какая это жизнь! И надо жизнь менять, пока молодость.

– Вот и комплимент получили, – смеясь, сказал Кириллов. – О, мама у меня и наскажет! Она у нас молодец! – И он шутливо и любовно поцеловал старушку в пробор белых волос.

– Кушайте, кушайте еще чайку, – подхватила Агриппина Ивановна. – Вот сайка тепленькая – у нас не купленная, домашняя. Геничка очень их любит, домашние сайки. Еще маленьким был, так любил. Ох, Геня, Геня! Кто-то тебя успокоит, кто тебя согреет, присмотрит за тобой, когда меня не станет! Ведь ты – как дитя малое.

– Ну, мама, – недовольным тоном возразил Геннадий Васильевич. – Что это вы? Слава Богу, вы здоровы. Может, я раньше вас еще умру. И свет не без добрых людей, авось не пропаду.

– Эх, кабы видеть мне тебя пристроенным, успокоенным… Верьте, Валентина Сергеевна, сердце у меня болит за Геничку. У меня из восемнадцати человек детей один он остался, я его и вырастила, выходила, а ведь какой слабенький был – на ноги поставила и теперь на его таланты радуюсь! Без отца, при одной матери, а глядите – молодец вышел. Одно только – как я его покину?

– Да полноте, мама! Что это, какое у вас сегодня настроение! Не хотите ли мой кабинет посмотреть, Валентина Сергеевна? Я покажу два очень интересных издания… Я говорил вам о них.

– Да ведь холодно в кабинете, Геничка, – вмешалась Агриппина Ивановна. – Простудится еще гостьюшка дорогая. Я велела там железную печь затопить, да не знаю, нагрелось ли.

– Я сейчас посмотрю, – поспешно проговорил Геннадий Васильевич и вышел.

В низких комнатах он казался еще крупнее и костлявее, и привычка горбиться была заметнее.