Том 2. Солярис. Возвращение со звезд

Потом я очутился на улице, под ярким полуденным солнцем. Глайдеров было немного меньше, зато над крышами— множество сигарообразных машин. Толпы текли по эскалаторам на нижние ярусы, все торопились, только у меня было время. Я погрелся часок на солнышке под рододендроном с одеревеневшими чешуйками от опавших листьев, потом вернулся в гостиницу. В вестибюле на первом этаже взял электробритву; принявшись в ванной за бритье, заметил, что приходится немного наклоняться к зеркалу, хотя раньше, мне помнилось, я смотрелся в зеркало, стоя прямо. Разница была минимальная, но еще раньше, снимая рубашку, я заметил нечто необычное: рубашка стала короче. Словно бы села. Теперь я присмотрелся к ней внимательно. Ни рукава, ни воротничок не изменились. Я положил ее на стол. Она была точь-в-точь такая, как прежде, и все-таки, когда я ее надел, доставала мне лишь немного ниже пояса. Это я изменился, а не она. Я вырос.

Мысль была дикая, тем не менее она меня встревожила. Я связался с гостиничным Инфором и попросил дать адрес специалиста по космической медицине. После короткого молчания — автомат словно бы колебался с ответом — я услышал адрес. Врач жил на той же улице, несколькими домами дальше. Я пошел к нему. Робот провел меня в большую, затемненную пустую комнату.

Вскоре появился врач. Выглядел он так, словно сошел с семейной фотографии в кабинете моего отца. Маленького роста, но не миниатюрный, седой, с небольшой бородкой, в золотых очках,— первых очках, увиденных мной с момента приезда. Звали его доктор Жюффон.

— Гэл Брегг? — спросил он.— Это вы?

— Да.

Он долго молчал, глядя на меня.

— Что вас беспокоит?

— Собственно говоря, ничего, доктор, кроме...— Я сообщил о своих странных наблюдениях.

Он молча открыл дверь. Я прошел в небольшой кабинет.

— Разденьтесь, пожалуйста.

— Совсем? — спросил я, раздевшись до пояса.

— Да.

Он осмотрел меня с ног до головы.

— Нет уже таких мужчин,— заметил он негромко, словно говорил сам с собой. Он выслушал мое сердце, прикладывая мне к груди холодный стетоскоп. И через тысячу лет будет точно так же, подумал я, и от этой мысли почему-то стало приятно. Врач измерил мой рост, потом велел лечь. Осмотрел внимательно шрам под правой ключицей, но ничего не сказал. Обследовал он меня почти час.

Рефлексы, объем легких, электрокардиограмма,— все. Когда я оделся, врач сел за маленький черный письменный стол. Ящик стола заскрипел, когда врач в поисках чего-то выдвинул его. После всей этой мебели, которая скакала вокруг меня как одержимая, старый письменный стол мне очень понравился.

— Сколько вам лет?

Я объяснил ему все.

— У вас организм мужчины, которому за тридцать,— заявил врач.— Вас замораживали?

— Да.

— Надолго?

— На год.

— Почему?

— Мы возвращались на увеличенной тяге. Пришлось лечь в воду. Амортизация, понимаете, доктор, а поскольку трудно год лежать в воде, бодрствуя...

— Конечно. Я думал, вас замораживали на больший срок. Этот год вы спокойно можете не считать. Не сорок лет, а тридцать девять.

— А... что?

— Ничего страшного, Брегг. Сколько было?

— Ускорение? Два «же».

— Вот видите. Вы думали, что растете? Ничуть вы не растете. Просто межпозвоночные диски. Знаете, что это такое?

— Знаю, такие хрящи в позвоночнике.

— Вот-вот. Теперь, когда вы избавились от этого пресса, они расправляются. Какого вы роста?

— Когда улетал, было сто девяносто семь.

— А потом?

— Не знаю. Я не измерял, было много других дел, знаете ли.

— Теперь — два метра два.

— Хорошенькое дело,— сказал я.— И долго еще так?

— Нет. По-видимому, уже все... Как вы себя чувствуете?

— Хорошо.

— Все кажется слишком легким, да?

— Уже меньше. В Адапте, на Луне, мне дали такие пилюли, чтобы уменьшить мышечное напряжение.

— Вас дегравитировали?

— Да. Первые три дня. Говорили, что это слишком мало после стольких лет, а с другой стороны, не хотели нас после всего, что было, опять долго держать взаперти...

— А как с самоощущением?

— Ну...— я колебался,— иногда... у меня бывает впечатление, будто я — неандерталец, которого привезли в город...

— Что вы собираетесь делать?

Я сказал ему про виллу.

— Может, это и неплохо,— заметил он,— но...

— В Адапте было бы лучше?

— Я так не говорю. Вы... я вас помню, знаете ли...

— Как так? Не могли же вы...

— Не мог. Но я слышал о вас от отца. Мне тогда было двенадцать лет.

— Ох, это происходило, видимо, много лет спустя после нашего старта? — спросил я.— И о нас еще помнили? Странно.

— Я так не считаю. Странно, что о вас забыли. Вы же знали, как будет выглядеть возвращение, хоть и не могли, конечно, себе этого представить?

— Знал.

— Кто вас направил ко мне?

— Никто. То есть... Инфор в гостинице. А что?

— Забавно,— заметил мой собеседник.— Я ведь, собственно, не врач.

— Да?

— Я не практикую уже сорок лет. Занимаюсь историей космической медицины: она уже стала историей, Брегт, и кроме Адапта специалистам работать уже негде.

— Простите, я не знал...