Том 2. Рассказы и пьесы 1904-1907

Старуха трясет головой.

Анна. Их всех надо в сумасшедший дом.

Верховцев(с испугом). Анна, молчи!

Поллак. Это такое…

Лунц. Молчи, буржуй, а не то… Это моя мать. (К Старухе.)Старая женщина! (Отталкивает Петю.)Послушайте меня, старая женщина. Вот стою я перед вами на коленях, маленький еврей. Вы — моя мать, и дайте же, дайте, я поцелую вашу руку…

Петя(кричит). Это моя невеста!

Лунц. Это моя мать, оставьте ее…

Анна. Дайте воды!

Лунц. Старая женщина! Простите меня: я любил науку, глупый еврей… жид!..

Верховцев(Трейчу). Нужно что-нибудь сделать!

Трейч. Ничего.

Лунц. Я люблю только вас, милая, старая женщина. Возьмите мою голову и сердце мое возьмите. Проклятые звезды! Проклятые звезды!

Трейч. Вы идите со мной, Лунц.

Петя(кричит). Это моя невеста!

Инна Александровна. Господи! Петюшка! С ним дурно!

Анна. Воды!

Лунц. Я иду с вами. И клянусь богом…

Верховцев. Да замолчите вы!

Петябьется в припадке. Все, кроме Трейча, бросаются к нему; Сергей Николаевич делает шаг, но останавливается и глядит на Лунца.

Лунц(стоя на коленях). Старая женщина! Вы видите, я плачу, старая женщина, я — маленький еврей, который любил науку. Вы — моя мать, вы — мать моя, и, клянусь перед богом, всю жизнь мою я отдам вам, моя милая, моя старая женщина. Я плачу… Проклятые звезды!

Занавес

Действие четвёртое

В правом углу сцены купол обсерватории в разрезе, одной третью своей уходящей за кулисы. Вокруг купола галерейка с чугунной прозрачной решеткой. Низ сцены — часть какой-то крыши, примыкающей к главному зданию обсерватории, и еле намеченные контуры гор. Все же остальное — одно огромное пространство ночного неба. Созвездия. Внутри купола очень темно; налево смутно уходят очертания огромного рефрактора; два стола, на них лампы с темными, непрозрачными колпаками. Створы купола раскрыты, и в них проглядывает звездное небо. Лестница вниз также в разрезе. Тишина, тихий стук метронома. Сергей Николаевич, Петя и Поллак.

Поллак. Итак, уважаемый Сергей Николаевич, вы будете любезны наблюдать за камерой. Я ухожу, необходимо окончить таблицы.

Сергей Николаевич. Работайте, работайте! До свиданья!

Поллак(обращаясь к Пете). Ну, как мы себя чувствуем сегодня, юный жрец богини Урании?

Петя. Хорошо. Благодарю вас.

Поллак. И мы уже больше не будем насмехаться над бедным Поллаком, которому так хочется жениться?

Петя. Честное слово, я не хотел…

Поллак. Я знаю, знаю…

Сергей Николаевич. Он уже тогда был нездоров.

Поллак. Я шучу, уважаемый Сергей Николаевич. Вообще я должен с удивлением отметить, что открыл в себе огромные запасы юмора. Когда сегодня Франц разлил молоко, я сказал ему: Франц, вы оставляете за собой млечный путь, — и он очень смеялся. (Хохочет.)Но я не буду входить в подробности. До свидания. (Уходит.)

Петя. Какой смешной этот Поллак! Папа, я тебе не помешаю, если останусь здесь?

Сергей Николаевич. Нет, дружок.

Петя. Мне не хочется вниз. Теперь там так скучно. Ты знаешь, Житов вчера прислал телеграмму из Каира: «Сижу и смотрю на пирамиды». А ты видал пирамиды?

Сергей Николаевич. Видал. Я боюсь, дружок, что маме одной будет тяжело.

Петя. Сейчас она уже спит. А днем я с ней много бываю. Она все толкует, папа, о Коле.

Сергей Николаевич. Да ведь ничего не известно. От Анны нет известий?

Петя. Нет. Она не любит писать письма. Конечно, ничего еще не известно, я все время твержу это маме, но ты знаешь, как трудно говорить с женщинами… Ну, я не буду мешать тебе. Ты тоже будешь вычислять?

Сергей Николаевич. Да. Немного. Я что-то устал.

Петя. А я почитаю… Да, папа, вчера я в журнале прочел, что ты совершил какое-то громадное открытие относительно туманностей и что это ставит тебя наряду…

Сергей Николаевич. Это открытие, дружок, я совершил уже десять лет тому назад. Астрономическая слава приходит поздно — нами интересуются мало.

Петя. И я не знал!

Сергей Николаевич. Мы по-прежнему остаемся обособленными, как египетские жрецы, хотя и против воли.

Петя. Как это глупо! Папочка, а почему ты, когда я был болен, велел положить меня сюда? Ведь я, наверное, мешал тебе.

Сергей Николаевич. Нет. Но когда что-нибудь становится мне очень мило, мне хочется поднять его сюда. У меня, Петя, смешное убеждение, что здесь не может быть страданий, болезни. Тут — звезды.