Том 2. Проза

Пруст Марсель (1871–1922) – французский писатель, автор цикла романов «В поисках утраченного времени». Оказал огромное влияние на «младшее поколение» эмигрантских писателей (в том числе на Ю. Фельзена и Г. Газданова). Известно, что Поплавский читал доклад «О Прусте и Джойсе», текст которого до нас не дошел, однако отношение Поплавского к Прусту можно восстановить по разным его высказываниям. Поплавский не согласен с жизненной позицией Пруста, который как бы заперся в «пробковой камере», пожертвовав реальной жизнью ради эстетического ее перевоплощения. Это «бесконечное отдаление», по мнению Поплавского, порождает тот «надменный эстетический катарсис», то отрешенное очищение, которым так злоупотреблял Пруст, окрасивший всю свою жизнь «в серо-голубой цвет своей предсмертной болезни» («По поводу…» – см. т. 3 наст. изд.). А с эстетической точки зрения Поплавский упрекает Пруста в переизбытке рассуждений, превращающем его романы как бы в некие «essais» (эссе), и утверждает, что «между Джойсом и Прустом такая же разница, как между болью от ожога и рассказом о ней» (там же). Поклонники Пруста – это своего рода «богословы», аскеты, жертвующие своей жизнью ради погружения в особый мир писателя.

…было… откровением о воплощении… – Эти слова, в которых выражается отказ от тезисов гностиков, перекликаются с записью, занесенной Поплавским в дневник 11–12 декабря 1931 г.: «Нет такого второго, более „физического“ человека, чем я.

Тело для меня – Божественное откровение души, явление ее» (см. т. 3 наст. изд.).

Гильгамеш – мифоэпический правитель города Урук в Шумере (конец 27 – начало 26 в. до н. э.). …о море, amor. – Игра слов. Amor – любовь (лат.). На обыгрывании стихов Элюара Поплавскому удается передать «женскую природу» Средиземного моря, которое в конце концов предстает перед читателем как волшебница (во фр. яз. море – женского рода).

…свадебного марша «Лоэнгрина»… – «Лоэнгрин» – опера Рихарда Вагнера (1848). Во втором действии оперы Лоэнгрин вместе с невестой Эльзе, полный мрачных предчувствий, под звуки органа вступает в храм.

Летейский перевозчик – в послегомеровских народных верованиях греков перевозчик Харон переправлял на челноке через реку Ахерон в подземное царство тени умерших. Поплавский, вероятно, перепутал Ахерон с Летой, рекой забвения.

«Гоелан» (фр. goeland) – чайка.

…сен-мишелевский Люцифер… – Бульвар Сен-Мишель пересекает Латинский квартал, это студенческий «Невский проспект», место встреч и свиданий, место любовных побед и поражений.

Котдазюровская действительность – от фр. Cote d'Azur – Лазурный берег, т. е. французская Ривьера, которую русские беженцы «колонизировали», – подробнее об этом см. коммент. к с. 232 и 248.

«Prose d'outre-tombe», «Sommeil-Apprentissage de la mart». – Два отрывка, выпадающих из событийной последовательности, как бы восполняют пробел между «первым и вторым действием этого оккультно-макулатурного сочинения». Заглавие первого заимствовано у Шатобриана, автора «Замогильных записок», а второй связан с темой сна, столь знакомой Поплавскому (см. «Снежный час» – т. 1 наст. изд.), причем здесь, скорее, описан кошмар или страшная галлюцинация, навеянная наркотиками, всплывшая из московского детства, когда Поплавский ходил «кокаиниться в церкви», а «в подвалах были курильни гашиша и опия». Тема обоих отрывков общая – это взаимоотношение между мужчиной и женщиной. М. и Ж., обозначающие, по Вейнингеру, начала мужское и женское, несомненно, заимствованы Поплавским у Зинаиды Гиппиус. См. ее доклад «Арифметика любви», прочитанный на собрании «Зеленой лампы»: «сплетение двух начал, М. и Ж., во всякой личности… единственно и неповторимо» (Русский Эрос, или Философия любви в России. М., 1991.С. 212).

«Ротонда» – см. коммент. к с. 47. В этом кафе Поплавский ежедневно встречался со своими друзьями-художниками К. Терешковичем, С. Карским, М. Ларионовым, В. Бартом, А. Френкелем и др. в 1921–1922 гг., когда он посещал художественную академию Ля Гранд Шомьер, мечтая посвятить себя живописи.

«Наполи» – это маленькое кафе быстро исчезло, став частью «Ротонды».

…Черносвитова, Околишина… – Прототипом Черносвитова, по всей вероятности, является Сергей Шаршун, что подтверждается и сходством внешнего облика («с лицом испанско-индейского пастора в железных стариковских очках»), и некоторыми биографическими подробностями («загорелый сорокалетний сюрреалист… словако-испано-русско-французско-раскольниче-антропософский одиночка»). Известно, что до Первой мировой войны Шаршун жил в Испании, что, обосновавшись в Париже, он стал называть себя «первым русским дадаистом» (а потом – сюрреалистом), а в дальнейшем, увлекшись антропософией, стал вегетарианцем и занялся самосовершенствованием. Околишин – вероятно, Ю. Фельзен.