Том 2. Пролог. Мастерица варить кашу

21. Мери спросила, слышал ли я о Власовых. – Нет; кто это? – Небогатые помещики, живут верстах в двадцати от нас; жена и муж; недавно повенчались; ей лет девятнадцать. «Сколько я могу судить по слухам, это очень хорошие люди, Владимир Алексеич». Из этого, конечно, следовало, что я должен посоветовать Виктору Львовичу познакомиться с ними, для Надежды Викторовны. – «По всей вероятности, она и Власова понравились бы друг другу». Иметь толпу дрянных гостей – это скучно. Но не иметь хорошйх знакомых, не видеть никого, кроме своих домашних. – это монотонно. Надежда Викторовна не соскучится с отцом и братом, с музыкою, книгами и прогулками. Но и добрая подруга – не лишнее для нее, милой. – «Я слышала, Владимир Алексеич, что Власова бойкая, живая, веселая. – это очень нравится мне за Надежду Викторовну». – «В самом деле, у вас доброе сердце, Марья Дмитриевна, и сильная привязанность к Надежде Викторовне». – «Как судить о моем сердце, я иногда сама не знаю, Владимир Алексеич. – сказала она задумчиво. – Я очень много думаю о том, чтобы хорошо устроить свою жизнь; но без необходимости не хочу делать вреда никому; мне гораздо приятнее приобретать расположение людей, нежели заслуживать их вражду… До сих пор, кажется, я и не делала зла никому… Думаю, и вперед сумею избегать этого… В Париже мой путь был очень скользок в этом отношении: легкомыслие, мотовство эти дурные качества слишком легко развиваются, когда девушка пренебрегает тем, что вы называете предрассудком… А из этого возникают интриги, обманы… Сорят деньгами, и алчны до них… Разоряют глупцов… Что вы ни говорите о предрассудках, я слишком испытала, что опасно пренебрегать ими… Но я имела рассудок. – или, может быть, доброе сердце. – удерживаться от слишком дурного… Я увлекалась. – потом дурачилась. – но я не разорила никого. – и кажется, не была вредна никому, кроме самой себя… Думаю, что теперь для меня будет еще меньше искушений быть вредною кому-нибудь… Я думаю, этого еще мало, чтобы сказать обо мне, что у меня доброе сердце. У кого оно доброе, у тех мало эгоизма… Вы слишком расположены ко мне, Владимир Алексеич; ax, если бы вы всегда сохранили ваше нынешнее мнение… Не знаю, сохраните ли вы его. Но в том, что люблю Надежду Викторовну, вы не ошибаетесь, это я смело говорю по чистой совести…» – «В ваших пяти порицаниях своему характеру есть правда, Марья Дмитриевна, но все равно я люблю вас». – Она засмеялась: «Я знаю это и по совести не нахожу это незаслуженным; вам и следует любить меня: с вами я очень чистосердечна. – она засмеялась: – „Очень чистосердечна“. - это значит еще не совсем. Но погодите, раскрою вам всю свою душу. – и я думаю, это будет довольно скоро». – «И я думаю так, Марья Дмитриевна. Мы дружимся не на шутку. А кстати, о дружбе и чистосердечии: убедились ли вы, что с моей стороны не очень велика дружба уступать вам свое место при Юриньке? Что я был совершенно чистосердечен, говоря вам: пожертвование не важное для меня?» – «Почти убедилась». – «И будете гувернанткою Юриньки?» – «Не отказываюсь, но и не говорю; да. Посмотрим. Вы согласитесь, время еще терпит. Посмотрим, что будет». – «Это значит, вы уклоняетесь от разговора? Это значит, вы еще не совсем уверены в искренности моего расположения?» – «В искренности совершенно; в прочности- нет. Мы еще так недавно знакомы», – отвечала она, смеясь, и ушла.

22. Виктор Львович поехал с визитом к Власовым и возвратился вместе с ними. Они обедали у нас и уехали уже поздним вечером. Действительно очень порядочные люди. Он не блистательного ума, но не глуп; честного образа мыслей. Она не красавица, вовсе не красавица. Зато проста, без малейшей мысли интересничать. Искренне любят друг друга. Завтра Надежда Викторовна поедет к ним.

23. Алина Константиновна объявила, что завтра едет в Петербург. Рыскала, рыскала по соседам, все прекраснейшие люди, потому что у нее все люди одинаково прекрасны, и все-таки не может дольше выносить своего отчаяния. Нигде нет столько шума и толкотни, сколько нужно ей. Федор Данилыч также стал укладываться в дорогу. Не предвидят они, какой удар поразит их. «Сказать им заранее, Алина Константиновна успела бы пролить столько слез, что все мы промочили бы ноги». - оправдывает свое коварное молчание Виктор Львович.