Том 2. Повести и рассказы. Мемуары

Потом мы вошли в деревню, где противника не оказалось, да и не могло оказаться, ибо через нее уже прошли наши цепи. Здесь окончательно спутали взводы, охрипли от крика и матерщины и вдруг вынырнули вправо, в картофельное поле, и здесь стали окапываться. Батарея за нами всё время палила куда-то, но я не понимал куда, ибо впереди, казалось, лишь пустые поля. Даже наших цепей я уже не видел: они закопались. Лишь кое— где виднелись одинокие фигуры солдат, возвращающихся в нашу сторону. Они то и дело исчезали из глаз, ложась. Это, как я понимаю теперь, были раненые.

Когда мы покончили с рытьем окопа, солнце уже заходило, и наша батарея замолчала. Скоро бой затих.

Ночью, помню, тишина и темень стояли невероятные. Вдруг впереди голоса.

— Да держи ты меня под мышку, а не за локоть, сукина сволочь! — громко и яростно кричал стонущий голос, и другой степенный тенорок, раздельно и певуче отвечал:

— А я тебя за что же держу? Конечно, за подмышку держу!..

— Кто такие? — окликнули подходящих из секрета.

— Раненые!

— А где противник?

— Убег, поперли мы его.

Две темные фигуры перелезли через наш окоп и исчезли за нами. Солдатня повеселела, и огоньки цигарок заблестели откровенно, до этого же курили с опаской, в рукав. Но тут влево от нас, где должна была находиться оставленная нами деревушка, застучали выстрелы и раздалось «ура».

— Вот тебе и убег! — мрачно сказал сидевший рядом со мной Романов. — Видать, опять начинается.

Потом оказалось, что нам надо выбивать противника из этой чертовой деревни. Построились. Мой взвод, четвертый, — последний. Пошли.

— Со знаменем идем? — спросил Романов. — При роте оно?

— Да, а что?

— Худо! Знамя в темени отобьют — всем каюк!

Я вспомнил статью устава: «Ближайшие защитники знамени в случае отдачи его противнику подлежат расстрелу», — и вынул револьвер из кобуры. Он был на предохранителе, но я не помнил, есть ли заряд в стволе, и, открыв предохранитель, оттянул ствол: отчетливо выскочил патрон — оказывается, был.

— В атаку с шашкой ходят! — пробасил унтер, заметивший мои манипуляции. Я ничего ему не ответил.

Как шатнулись от отрывистого, брошенного Орешиным:

— Арррш! — так и покатились плотной, черной, тяжело дышавшей человеческой массой. Никаких мыслей.

Одышка. Мурашки по спине.

Сколько времени шли, проламывая черноту ночи, топая подошвами, словно боясь навсегда оторваться от земли, — не помню. Шли, чувствуя плечами, грудью и спиной своих соседей, — так слиплись. Потом под нами зачавкало болото и забулькала вода. Люди стали вязнуть, и колонна расстроилась; скоро затем в нас стали стрелять, и мы побежали обратно. Ночевали в тех же окопах, что вырыли вечером.

Рядом со мной были братья-евреи. На одном я почти лежал, другой боком лежал на мне, я «накрылся» им, как одеялом, и согрелся. Утром разбудила пушка. Что-то копошилось у меня за воротником. Я сунул руку и вытащил огромного темно-красного земляного червя.

Орешин уже сидел на бруствере окопа.

— Выползают! — сказал он мне, когда я подошел к нему.

Солнце вставало из-за наших спин, и поле, дымясь кое-где

туманом, было хорошо освещено. Версты за две ог нас из лесу выходили густые колонны противника и сейчас же рассыпались под белыми облачками наших шрапнелей. Влево, подальше, с холма спускался целый обоз и золотом блестели тела орудий.

— У них медные пушки? — удивился я.

— Бронзовая сталь, — объяснил мне Орешин.

Потом:

— Ваше благородие, обходят, обходят!

Я вскочил. Всё поле перед нами было покрыто бегущими людьми. Так бегут муравьи, если плеснуть водой на муравейник. По окопу, расталкивая солдат, уже вставших и подтягивавших снаряжение, чтобы ринуться куда-то, бежал Агапов.

Штабс-капитан Орешин, отходите с ротой! — крикнул он и, поддерживаемый ординарцами, полез из окопа наверх

— Куда отходить! — злобно крикнул ротный.

— На восток! — махнул рукой Агапов, взбираясь на свою лошадку. Только мы его и видели!

В канаве нашего окопа поднялся кавардак. Солдатня, уже готовая бежать, орала к толкалась, ожидая знака. Опять показался Орешин, бежавший ко мне по брустверу;

— Пропустите гренадеров вперед! — крикнул он мне. — И отходите со взводом за ротой! Смотрите, чтобы никто не остался!

И побежал к первой полуроте, цепью отходившей вверх по холму.

Я сделал как мне было приказано, и это последнее, что я сделал, еще давая себе отчет в окружающем. Когда я пропустил солдат мимо себя по канаве взводного окопа и удостоверился, что в земле не осталось ни одного охотника сдаться в плен, обернувшись, чтобы бежать за своими, — я увидел, что они уже на гребне холма и вот-вот исчезнут из моих глаз. Помню похожее на гигантскую камышину, черное, в чехле, знамя над головами отходящих.

Тут меня охватил страх.

— Господи! Господи! — закричал я и побежал.

Бежал до тех пор, пока не задохнулся и не понял, что еще несколько шагов — и я умру от разрыва сердца. Тогда я бросил шашку, почти оторвав ее от снаряжения, и, замедлив бег, стал, давясь, глотать воду из баклаги. Тут я услышан около меня свист но только после я понял, что это были пули.