Том 2. Повести и рассказы. Мемуары

— Вовремя, Николаша, приехал! — информировал за час до всего этого поручика Мухина его брат Миша, студент-филолог, только что окончивший школу прапорщиков. — Наше дело с большевиками подошло к последней точке, и сегодня мы выступаем. Силы, конечно, неравные. У них — весь гарнизон Москвы, тысяч до шестидесяти. Нас тысячи три — всё московские юнкера да сколько-то офицеров. Правда, офицеры не очень организованы; кроме того, среди нас, прапорщиков, тоже теперь разные люди есть, до большевиков включительно. Вот, — он взглянул на часики-браслет, — полчаса осталось, сейчас ухожу. Только, пожалуйста, маме ничего не говори…

Николай усмехнулся.

— Стало быть, так выходит: ты уйдешь драться, а я останусь? Да?

— Но ведь ты только что приехал с фронта!

— Ну и что же? Стало быть, я и понужнее буду в драке, чем ты, необстрелянный!

— Но, Коля… всему есть мера и время… О матери подумай!

— Так вот ты, Мишуня, и останься. Ты — младший!

— Это невозможно! Ты сам понимаешь: я назначен командовать полуротой.

— Согласен. Но и я не могу в такую ночь оставаться дома!

— Коля, конечно! Но мама, мать! Она ведь имеет право не отпускать нас обоих.

— А мы ей ничего не скажем. Будто я тебя проводить пошел до училища, до школы твоей. Ведь ты сказал ей, что ты дежуришь.

— Но что станется с ней, если нас обоих убьют?

— То же самое, если мы и будем оба при ней, но при большевиках. Если они победят, мы погибнем все трое.

— Да, конечно. Рано или поздно!

— Нет, я думаю, рано.

— Ну, ты — старший. Быть посему. Слушаюсь, господин поручик! — и Миша полушутливо-полусерьезно вытянулся перед братом. — Но тогда одевайся: пора!

Через пять минут оба брата были уже на площадке лестницы. Мать их, седенькая, сухонькая, Ольга Ивановна Мухина, стояла у двери, медля ее закрыть.

— Уж не ходил бы ты, Колюша! — уговаривала она старшего сына. — Только приехал и уже бежишь. Разве Миша один не дойдет?

— Конечно, оставайся, — посоветовал брату и Михаил. — Ну чего пойдешь!

— Нет, нет, мама, мне необходимо. У меня срочный секретный пакет к полковнику Ястребцову, Мишиному начальнику, и я должен вручить его лично. И ты не беспокойся, если я немного задержусь. До свидания, мамочка! — и Николай, поцеловав руку матери, бегом пустился вниз по каменной лестнице. За его спиной гулко захлопнулась дверь.

IV

Вторично за двенадцать лет Москва стала полем сражения, на котором силы революции сошлись с теми, кто защищал многовековую Русь. Но теперь штабы врагов были так близко друг от друга — Александровское военное училище отделяли от дворца генерал-губернатора, от совдепа, только два бульвара и несколько кварталов Тверской. И совдеп был накрепко связан с рабочими кварталами Москвы, плотным кольцом окружившими центральную часть столицы.

Положение оказалось совсем иным, чем в 1905 году. Тогда красным факелом восстания вспылала Пресня с цитаделью Прохоровской мануфактуры да юноши-романтики забаррикадировались в реальном училище Фигнера, где-то около Покровки. Все пункты зарождения мятежа были изолированы друг от друга, разобщены. Отдельные баррикады существовали лишь мгновения, уничтожаемые каждый раз подходившими воинскими отрядами. На этих баррикадах дрались студенты и гимназисты, вооруженные скверными револьверами.

На помощь казакам, подавлявшим восстание, мчались из Петербурга карательные отряды генералов Мина и Римана, составленные из гвардейских батальонов. Залитое кровью мятежников, восстание было ликвидировано в несколько дней.

Теперь картина получалась совершенно другая.

Белые, заняв Кремль и вышвырнув из него обезоруженных солдат 56-го батальона, сейчас же побежавших к совдепу с просьбой о выдаче им винтовок, — распространившись коротким радиусом вокруг Александровского военного училища, оказались, как в ловушке, в кольце разбольшевиченного гарнизона и рабочих кварталов Москвы. Эти кварталы были немедленно вооружены; все районные комитеты большевиков превратились в военные штабы, организовавшие наблюдение и патрулирование. Те одиночные сторонники борьбы с большевиками, которые после момента начала восстания пожелали примкнуть к белым, уже не имели возможности этого сделать!

Восставшие, имея полный успех во всех пунктах своего первого удара, этого успеха расширить не могли. Помощи им было ждать неоткуда — полное уничтожение белых было только вопросом нескольких дней. Спасти их могло только чудо — помощь со стороны фронта. Эта помощь была обещана, но обещания не могли быть выполнены: Викжель, исполнительный комитет союза железнодорожников, пресек всякое продвижение к Москве воинских частей. Правда, и в 1905 году забастовавшие железные дороги попытались было не пропускать гвардейцев к Москве, но в то время Риман и Мин сумели преодолеть упорство путейцев.

И ослепшая Москва озарилась пожарами. Вся артиллерия была сосредоточена в руках красных, и они без жалости забрасывали город снарядами. Рабочий Муралов и прапорщики Аросев и Павлов руководили действиями вооруженных сил большевиков. Кремль они оставили в покое — белые, занявшие святыню столицы, сами себя изолировали в нем. Их лишь не выпускали из ворот.