Том 2. Повести и рассказы

Без особого усилия вспомните вы тревожные минуты, когда отвечающий перед вами бубнит себе под нос или тараторит без передышки выученный урок. Вам памятно смятение охватывавшее вас целиком, — от пыльных подметок до напомаженных волос, и лихорадочное ожидание своей очереди, и назойливо теснящиеся в голове предположения: «А может, не вызовет? Может, скоро звонок? А вдруг учителя позовут к инспектору? Или какое-нибудь чудо случится?..»

Тем временем ваш вспотевший предшественник, досказав последние слова урока, садился на свое место, не спуская глаз с руки учителя, которая выводила в журнале против его фамилии пятерку, тройку или единицу. Потом вы ощущали внутри себя глубокую тишину, в которую, подобно камню, с грохотом ударяющему в стекло, вдруг врывался голос учителя, произносившего вашу фамилию.

С этой минуты вы переставали чувствовать, видеть и думать, вас увлекал стремительный поток слов, который выплывал откуда-то из гортани, приводил в движение язык, наталкивался на зубы и, всколыхнув воздух и мыслительные органы скучающего учителя, кристаллизовался, наконец, в «кондуите», выливаясь в форму более или менее плачевной отметки.

Блаженное удовлетворение служило наградой за этот труд, который (по единодушному мнению взрослых) был необходим ради вашего будущего, для коего имели решающее значение пятое латинское склонение, глаголы: sein, haben, werden[14], а также перевранные имена египетских фараонов.

Так обстоит дело в школах, где, по причине большого количества учеников, педагогическая инквизиция действует недолго и нечасто. При домашнем же обучении, когда ребенок должен отвечать уроки ежедневно, его удел вместо страха и мучительной неизвестности — многочасовое отупение, сменяющееся после урока взрывом такой буйной радости, будто он с цепи сорвался.

Подобная минута как раз приближалась для Анельки: она отвечала гувернантке, панне Валентине, свой последний урок — географию.

Девочка стояла посреди комнаты, опершись сложенными, как для молитвы, руками на черный полированный стол. Ее темные волосы на ярком июньском солнце сияли, словно перевитые золотыми нитями. Она машинально переступала с ноги на ногу и смотрела то на дверь в комнату матери, то в потолок, то на стол, заваленный всевозможными орудиями просвещения.

— Модена — тридцать тысяч жителей. Для защиты от зноя тротуары в городе крытые… Реггио произносится: Реджио…

— «Реггио» вообще не следует говорить, а тем более добавлять: «произносится». Ты страшно рассеянна, Анельця, а ведь тебе уже тринадцать лет…

Замечание это слетело с тонких губ панны Валентины, обладательницы серых волос, серого лица, серых глаз и темно-серого платья в белую крапинку.

— Реджио… — повторила Анелька и запнулась. Ее беленькое личико вспыхнуло ярким румянцем, синие, как сапфир, глаза беспокойно забегали по сторонам. Чтобы выйти из затруднительного положения, она тихонько прошептала:

«Реггио произносится: Реджио…» — а затем повторила громко:

— Реджио. Пятнадцать тысяч жителей… — И, вздохнув с облегчением, как грузчик, втащивший тяжелый сундук на четвертый этаж, продолжала: — Вблизи города находятся развалины замка Цаносса…

— Каносса, — поправила ее дама в сером.

Девочка, когда ее вторично перебили, снова покраснела, замялась и, повторив только что сказанную фразу, докончила:

— …на дворе которого император Генрих Четвертый три дня стоял в смиренной позе кающегося и молил папу Григория Седьмого снять с него проклятие. Тысяча семьдесят седьмой год… Царрара…

— Не Царрара, а Каррара…

— Каррара… Каррара расположена неподалеку от моря, здесь разработки знаменитого белого мрамора…

Анелька замолчала, сделала реверанс и села, подумав: «Боже мой! Вот скука!»

Ученая дама, у которой между буклей забавно проглядывал пыльный валик из конского волоса, взяла перо и после глубокого размышления записала в дневнике: «География — вполне удовлетворительно».

Анелька сидела потупив голову и, казалось, не смотрела в дневник. Однако ее синие глаза потемнели, уголки губ опустились, и она подумала:

«Играть не разрешает и пишет только „удовлетворительно“. Скоро солнце сядет».

Гувернантка взяла книгу.

— Вот отсюда, — сказала она, — от «Великое княжество Тосканское (древняя Этрурия)» до… — она перевернула две страницы, — до «вошли в состав итальянского королевства». — И обгрызенным ногтем сделала отметку в книге.

Потом откашлялась и проникновенно заговорила:

— «Це» перед «а», «о», «и» в латинском и в родственных ему языках произносится как «к». Я это тебе не раз повторяла. Воспитание твое, Анелька, страшно запущено, а ведь тебе уже тринадцать лет. Ты должна много трудиться, чтобы догнать своих сверстниц.

Анелька пропустила мимо ушей наставление гувернантки. Она взглянула украдкой на зеленые ветви липы, шелестевшие у открытого окна, и протянула руку к книге, собираясь ее закрыть.

— Еще рано! — остановила ее панна Валентина.